Дети забытых богов – 2

22
18
20
22
24
26
28
30

– А кто ему сказал, что её нельзя снять? Поводырь ничего не говорил. Где он сейчас этот чёртов поводырь?

Сивцов сидя оглянулся, боясь дальше подумать, может быть, слепые слышат и его мысли. Вдруг в воздухе послышался свист, и через толпу людей к нему устремился аркан, его счастливая веревка! Он её узнал и принял, как спасение, как родную. Но её не хватало, она была недостаточно длинной. Она пошевелилась, как живая, чтобы вернуться обратно. Тогда он сам рванул в ту сторону. Он толкал слепых в сторону, с криками, типа посторонитесь, не мешайте, извините, пожалуйста, я спешу.

Вот он уже держит веревку, это ему удалось. Она сама легла ему на плечи, осталось только вернуться. Слепые на это время замолкли, им следовало понять, что происходит. Лица с пустыми глазами, как восковые маски, они повернули в сторону посторонних звуков. Это где– то что – то громко упало, ухнуло, раскололось воздушной волной, сотрясая все. Очень далеко возникло некое подобие взрыва, эпицентр которого требовательно смял весь имеющийся вдали пейзаж, и похоронил все рядом в пыльном омуте. Взрывная волна вырвалась дальше, неся с собой все признаки катастрофы. Еще немного она достигнет и это место.

Сивцов яростно пробирался через ряды, но его уже не искали. Тревожный звук сковал застывшую толпу. Слепые заткнули уши, рухнули на землю. Теперь их ждал пылевой смерч, который засасывал всех в образовавшуюся воронку.

Но Сивцов успел, вот она, долгожданная дорога. Теперь ему ничего не страшно. Граница видимости вновь воспроизвела пустынный, унылый пейзаж.

Поводырь невозмутимо держал в руке конец его веревки. Он повернулся, в другой руке у него был металлический свисток. Тогда он ничего не произнёс, и Сивцов вдруг понял, что мог запросто потеряться там, на том месте сразу на несколько столетий. Быть погребенным в толще песка или бродить среди толпы слепых и ещё непонятно, когда это всё закончится. Дальше он и подумать боялся, что «пока это всё», он не знал.

– Я хочу есть!

Поводырь достал из заплечной сумки кусок хлеба, отломил немного, протянул ему, а сам даже не притронулся. Он никогда не ел, так уже было. Остатки хлеба он бережно завернул в тряпицу и уложил аккуратно обратно. Сивцов съел хлеб, жадно проглотил крохи с ладони. Казалось, что ничего не было вкуснее этой горбушки. Вообще Сивцов не знал ни блокадного голода, ни послевоенной разрухи, для этого он был слишком молод. Такие тяготы и лишения его не коснулись. Вкус хлеба сам по себе был очевидным, настоящим, таким реальным. Когда клейкий, темный хлеб смешивался с его слюной, это можно было не просто есть, жевать, а наслаждаться каждым кусочком. Он даже спасибо не говорил, забыл, наверное. Они пошли дальше.

Деньги! Они у него появились не сразу. Продал грамотно пару участков земли для одних, потом для других. Это разорялись бывшие колхозы, дачные товарищества. Процент от каждой сделки шел и ему, Сивцову! Теперь он мог бы отдыхать за рубежом, скажем, на Кипре.

– Вы уже отдыхали на Кипре?

Сивцов так и не выбрался, всё медлил, чего – то ждал. Или ему оказалось этого не нужно. Он закрылся в своем удобном футляре и ничего не желал знать. А рядом разорялись фирмы, рушились связи, ломались отношения. Он продолжал свою деятельность, лицензия у него имелась, не хуже государственного нотариуса.

Уже давно нет Пашки Северного, нет его правой руки костолома Чемпиона. Похоронили этого бедолагу Лёнчика! Его провожали в закрытом гробу.

– Какой ужас! Это же надо? Столько месяцев его найти не могли, так и пролежал бы на дне колодца!

А как бухгалтер пропал? Его словно корова языком слизала. А вот сама «фирма» оставалась на плаву. Вот и Джокер пропал, а какая за ним сила была! Теперь хозяином стал мэр города. Конечно, это на него устроили засаду отморозки. Вчерашний день! Расстрелять машину из автоматов. Сивцов был случайным попутчиком, он не должен был находиться в этом автомобиле. Или неслучайным, и это его конец?

Все закончилось внезапно. Они больше никуда не торопились, когда рядом появился еще некто. Товарищ Сивцов никого не видел, но проводник был настроен с кем – то поговорить. Он встал на одно колено, словно собирался молиться, и внимательно прислушался. Третье лицо высказало свое мнение, суть которого заключалось в том, чтобы дать этому постороннему человеку еще один шанс, только пусть только все сделает, как следует.

– Конечно, с его телом ему что – то нужно сделать, но какая разница?

Поводырь утвердительно кивнул, потом встал. Освобождение от веревки оказалось простым делом. Он снял ее, и быстро собрал в ровные кольца, как делаю бывалые моряки с выброской.

Перед товарищем Сивцовым мелькнуло лицо его спутника, теперь в нем было что – то живое, некая полуулыбка. Капюшон больше не мешал общению. Тот успел только произнести несколько слов и все исчезло. Товарищ Сивцов их точно запомнил.

– «Ты сам знаешь, что следует делать!»

Яркий свет, белоснежные простыни, чье – то лицо перед ним. Пульсация и слабость. Кажется, что он, наконец – то вернулся. Это вызвало некоторый переполох, медперсонал уже не надеялся увидеть его во здравии. После ночного обхода к нему пришел неприметный посетитель, который монотонно разъяснил, что и как должно произойти в будущем. Он положил перед пациентом плотный конверт с деньгами, пожелал скорейшей выписки. Когда темнота проглотила посетителя, товарищ Сивцов вскрыл конверт, и обнаружил в нем несколько новых банковских пластиковых карт и новые документы на свое имя. Но он еще не чувствовал себя вполне сносно, чтобы покинуть больницу.