– Да, я действительно у вас не был, – сказал он. – Это моя оплошность, и я очень об этом сожалею, Уилтшир. Но что касается моих посещений в дальнейшем, тут я буду с вами совершенно откровенен.
– Вы хотите сказать, что никаких посещений не будет? – спросил я.
– Мне очень неприятно, старина, но получается примерно так, – сказал Кейз.
– Короче говоря, боитесь? – сказал я.
– Короче говоря, боюсь, – произнес он.
– А на мне по-прежнему ни за что ни про что будет табу? – спросил я.
– Да говорят же вам, что нет на вас никакого табу, – сказал он. – Канаки не хотят иметь с вами дело – вот и все. А кто может их заставить? Мы, торговцы, вообще ведем себя довольно нагло, должен признаться. Мы заставляем этих несчастных канаков переделывать на наш лад их законы, нарушать их табу и все прочее, лишь бы это было нам удобно. Но ведь не считаете же вы, что можно издать закон, который принуждал бы людей покупать у вас товары, хотят они этого или не хотят. У вас же не хватит нахальства утверждать, что так должно быть. А если бы и хватило, так было бы крайне странно обращаться с этим ко мне. Мне приходится напомнить вам, Уилтшир, что я и сам приехал сюда торговать.
– А я на вашем месте не стал бы так много говорить о нахальстве, – сказал я. – Насколько я понимаю, дело обстоит так: никто здесь не хочет вести дела со мной, и все готовы вести дела с вами. Значит, вы заберете у них всю копру, а я могу проваливать к дьяволу, убираться на все четыре стороны. К тому же я не знаю их языка. Вы здесь единственный человек, который говорит по-английски, и могли бы мне помочь, однако у вас хватает нахальства довольно ясно намекать мне, что жизнь моя в опасности, а почему, это вам, дескать, неизвестно, вот и весь разговор.
– Да, так оно и есть, – сказал он. – Я не знаю, в чем тут дело, хотя очень хотел бы знать.
– Ну а раз не знаете, то поворачиваетесь ко мне спиной и плевать вам на меня! Так, что ли? – сказал я.
– Если вам приятно изображать это в таком неприглядном свете, воля ваша, – сказал он. – Я бы судил по-другому. Я честно говорю вам, что намерен держаться от вас в стороне, так как иначе и мне несдобровать.
– Что же, – сказал я. – Вы белый человек что надо!
– Вы рассержены, это понятно, – сказал он. – Я бы тоже рассердился на вашем месте. Вас можно извинить.
– Ладно, – сказал я, – ступайте, извиняйте кого-нибудь другого. Вам туда, а мне сюда.
На этом мы расстались, и я, злой как черт, возвратился домой и увидел, что Юма, словно ребенок, примеряет на себя различные товары из лавки.
– Эй, – сказал я, – брось дурить! Чего ты тут натворила, мало у меня и без того хлопот! Разве я не велел тебе приготовить обед?
Тут я, помнится, добавил еще два-три довольно крепких словечка, которых она, по моему мнению, заслуживала. Юма тотчас вскочила и вытянулась в струнку, словно вестовой перед офицером; она, надо сказать, была неплохо вымуштрована и умела оказывать уважение европейцам.
– А теперь слушай, – сказал я. – Ты здешняя и должна понимать, что тут такое творится. Почему я стал для них табу? А если я не табу, почему все меня боятся?
Она стояла и смотрела на меня своими большущими, как блюдца, глазами.
– А ты не знай? – спросила она наконец тихо-тихо.
ebooksa