— С такой женщиной — и никто?! Ерунда!..
— Думаешь, с чего она в феминистки подалась? — вдруг мрачно стал рассуждать Бурнашов. — Проблема отношений с мужчинами. Несчастная она баба, вот и бесится. Вокруг же кто вьётся? Режиссёры, актёры, прохиндеи всякие. От них и мужиком не пахнет — дезодорантами. Знаешь, какого ей надо? Вот что-то вроде тебя, чтоб в сапогах, в фуфайке, небритый и с автоматом. И в боевых шрамах. Чтоб не канючил, а сгрёб и у... Ну, в общем, самец.
— Что, в самом деле? — вдохновился тот.
— Зуб даю...
— Эх, я бы её приголубил! — проговорил Гохман и осёкся.
Он остановил мотоцикл возле своего дома и снова взглянул на Колюжного с ненавистью.
— Это надо же, второй раз возвращаюсь с Гнилой — и рожа расцарапана. И если бы только рожа — отбрехаться можно.
— А что ещё? — Сатир как-то незаметно превратился в трагика.— Вся спина изодрана!
— Это хреново.
— Повисла и драла, как тигрица, — забухтел тот. — Сквозь китель! Жена ещё не видела. Тут уж никак не оправдаешься. Спину царапают от переизбытка чувств. В порыве, так сказать, наивысшего сладострастия... Сам жене объяснял, когда экспертом работал.
— Прости меня, — покаялся Колюжный. — Хотел помочь женщине. Иначе бы твою милицию подожгла.
— Что? — подскочил Бурнашов. — Даже так? По-крупному сорвалась!
— Да лучше бы подожгла! — горевал Гохман. — Давно пора спалить. Как покажусь? Развод железный!
— Найдём Сашеньку, бабы скорей разберутся.
— Где найдёшь? Час мотаемся по посёлку!
— Ты пока спину жене не предъявляй, — посоветовал Кирилл Петрович. — После возвращения с Гнилой покажешь. Отмазка будет: женщин с деревьев снимал — поцарапали.
Участковый тяжело вздохнул.
— Сейчас переодеться бы. Как я предстану перед кинозвездой? Хотя бы рубаху сменить... Да сразу увидит!
— Дам рубаху, — пообещал Бурнашов. — У меня запасных куча. Поехали Александру искать?
— Милицейскую дашь? Форменную?