Чужая война

22
18
20
22
24
26
28
30

Я благополучно миновал проходную и обнаружил Барабана. Он сидел на капоте моей машины и курил. Вид у него был взъерошенный, похмельный.

— Чего так долго? — недовольно спросил он.

— За жизнь говорили, — ответил я уклончиво. — Какие планы на вечер?

— Я бы посидел где-нибудь. Потом уже можно и диспозицию изучить.

— Может, тогда заедем куда-нибудь.

— Только вот что с колесами делать? — загорелись глаза Барабана.

— А мы пить не будем. Сейчас не до спиртного. У нас на носу серьезная операция, надо быть готовым ко всему, — огорчил я его.

— Плохо. Решай сам.

— Тогда в «Нуар» на «Электросиле». Там и покушать можно, и чай вкусный, — предложил я.

Я сел в машину. Барабан неохотно слез с капота и поплелся к своему потрепанному «Доджу Калиберу». Мы отъехали от складских ворот одновременно. Дорога до «Электросилы» прошла без приключений. Ни тебе пробок, ни «охваченных» без головы, норовящих устроить пальбу на ровном месте. Припарковались в ста метрах от ресторана. Пока шли, я позвонил Рогову и попросил обзвонить всех ребят, чтобы завтра утром все были на базе. Буду задачу ставить.

В ресторане мы забрались в самый дальний угол, чтобы никто нам не помешал. Тут же нарисовался официант с большими папками меню. Я ткнул пальцем в знакомые названия и закрыл папку. Барабан возился долго, мусоля страницы, наконец и он определился. В последний момент он все-таки меня не послушался и заказал себе пива.

Я посмотрел на него укоризненно, но ничего не сказал, а он сделал вид, что ничего не заметил.

— Надоело все. Хочу в Крым, на песочек, пиво пить да живот греть. Мне вся эта муть вот уже где сидит, — неожиданно поделился Барабан. — Как думаешь, когда это закончится?

— Не знаю, Коль. Я тебе не пророк. Если бы не вся эта заваруха, то я бы тоже уже давно грелся на песочке, где-нибудь на пляже. Только вот сейчас не время для отдыха. Сейчас надо сконцентрироваться. Думаю, что ближайшая операция потребует от нас всех сил, что еще остались, — попытался я привести его в чувство.

— Это если остались. А что делать, если их и нет уже давно?

Плохо дело. Если человек сдулся, как воздушный шарик после бурного праздника, то ему уже вряд ли что-нибудь поможет. Верить в это не хотелось. Не может такой боевой мужик, как Барабан, поднять белый флаг. Не в его это характере. Так я себе твердил. Но видел перед собой опустошенного человека. И от этого становилось гадко на душе.

Принесли напитки: чайник с черным чаем, две чашки и бокал светлого пива. Барабан тут же попросил принести второй бокал. После того как официант отошел, он в три глотка выпил все пиво.

— Ты мне тут эти упаднические мысли брось, — начал говорить я, понимая, что все это бесполезно. Если человек выдохся, то как его ни подбадривай, толку не будет. Внутренний костер потух, уголька не осталось. Так что подбадривания делу не помогут. А ему, между прочим, свой отряд на операцию вести. И как в таком состоянии ему доверить командование. Неужели Шахматист этого не видел? Или видел, но решил, что Барабан справится. Кто я, чтобы спорить с Шахматистом?

— Тут нет упаднических мыслей. Ты не смотри, Гладиатор, что я тут пиво пью, разговоры всякие плохие разговариваю. Думаешь, сдулся Барабан. Думаешь, думаешь. По лицу твоему это видно. У тебя, как в Букваре, все на лице написано. Только неправда это. Я себя настроить пытаюсь. И хотя хреново получается, но я все же сделаю это. Только вот чувство у меня такое, что это моя последняя операция. Не знаю уж почему, но вот чувствую так. И если жив останусь, то отправлюсь на покой. У меня недавно даже мысль была, не поверишь, нейрофон купить да подключиться. А потом заразить себя чем-нибудь тяжелым, но чтобы вылечиться. Глядишь, твой бы подвиг повторил. И стал бы таким же, с нейрофоном, шепотом этим мерзким, но живым, не «куклой», понимаешь?

Барабан принялся за вторую кружку, которую минутой ранее поставил перед ним на стол официант. А еду нам так еще и не принесли.