Лодочник улыбнулся.
– Говорит, тот был его отцом. Я, между нами, сомневаюсь. Но не говорите ему об этом.
– Кто такой Пухольс? – спросил Уорнер.
– Игрок в бейсбол, – ответил отец. – Потрясающий игрок, еще до Падения.
Уорнер видел гастролирующие команды игроков. Отец предупреждал его насчет них, особенно когда они приходили посмотреть спектакль. Отец говорил, что мальчики, играющие женские роли, возбуждают совсем другой интерес. Никогда не позволяй им оказаться с тобой наедине. Уорнер не мог себе представить, что когда-то в бейсбол играли перед таким огромным количеством людей, чтобы заполнить стадион в Сент-Луисе. Сиденья, ряды и ряды сидений, в два яруса наверху, с торчащими остатками балок, поддерживавших третий ярус, – казалось, сюда можно разом вместить всех людей, которых Уорнер когда-либо видел.
Пухольс был почти так же стар, как отец Уорнера, с лицом смуглым и морщинистым там, где удавалось его разглядеть сквозь белый водопад бороды. Он был одет в рубаху с изображением птицы кардинала, сидящей на бейсбольной бите, и во время разговора с ними держал в руках биту. Он спросил, что труппа может показать.
– Все, что угодно, из Шекспира, – ответил отец Уорнера, – за исключением того, что и ставить не стоит. Некоторые музыкальные ревю – для ночных показов. И у нас есть история про Падение.
– Шекспир, – повторил Пухольс. – Забавный малый. После я приглашу вас на прием, тогда и посмотрим насчет ваших песенок.
Покидая Анн-Арбор, Уорнер повернул на юг, двигаясь по дороге US-23, пока она не слилась с 75-й, ведущей во Флориду. Скоро здесь будет снег. Ему придется возвращаться в Цинциннати и плыть вниз по реке. С годами Уорнер создал сезонный ритуал, предоставляя реке уносить его к жизни, которую он запомнил с юности: лодки, дни, проходящие за забрасыванием лесок в теплую коричневую воду возле Натчеза шли у развалин Мемфиса. И он все еще питал надежду найти Сью, поэтому каждый год останавливался у дома-корабля, чтобы поговорить с Шулерами и узнать все, что возможно. Сорок лет прошло без единой весточки от Сью, и все же он надеялся. По правде говоря, даже сильнее, чем на успех поисков, затеянных в память отца. Поскольку Уорнер не преуспел в этом, быть может, он еще сумеет встретиться со своим ребенком.
На окраине городка, именовавшегося Монро и бывшего, по словам его отца, родиной генерала, прославившегося своей смертью, Уорнер увидел поселение, человек сорок-пятьдесят, навесы и несколько хижин, выстроенных из обломков древесины вокруг сруба, стоящего в центре. Трое вооруженных мужчин выехали ему навстречу.
– Назови свое дело, незнакомец, – потребовал один.
– Меня зовут Уорнер, и я актер, – сказал Уорнер. – Могу спеть, а за ужин расскажу историю.
Три всадника переглянулись.
– Что за история? – спросил первый.
Уорнер решил, что это отец и сыновья. Сходство было сильным: характерно очерченные челюсти и одинаково посаженные глаза. Суровые глаза.
– Любая. Скажите, чего вы хотите. – Тачстоун всхрапнул, и Уорнер похлопал его по шее. – Мы с моим бестолковым конем бродим по свету, рассказывая истории и выискивая страницы старых книг.
Часто бывало опасно признаваться в этом, но Уорнер не выжил бы сорок лет в одиночку, если бы не умел распознавать Миссионеров – или фанатиков любого другого толка. Эти были порядочными людьми, ну, если и не порядочными, то не фанатиками и не случайными убийцами.
Второй всадник, один из юношей, спросил:
– Какие книги?
– Меня интересуют любые, но я сочинитель. Больше всего меня привлекают старые истории, великие истории.
ebooksa