Кажется, Триш благодарно улыбнулась ему, хотя ее глаза были переполнены слезами от страха. Ректор это сказал от чистого сердца, он всерьез надеялся на удачный исход. Потому что в ином случае репутация всей академии получит удар — да такой мощный, что этому бедному мужчине, вполне вероятно, вообще придется освободить должность. Ничего показного в его бледности и испарине на лбу не было. Могу только представить, с каким лицом он подписывал озвученные разрешения.
В коридоре на наших запястьях закрепили пластиковые наручники. Хоть вина пока и не доказана, но как курсанты мы считались субъектами повышенной опасности. Полицейские просто указывали, что делать и куда идти. Без давления, тихо, не привлекая еще большего внимания, они выполняли свою работу. Во имя порядка, дерьяк их раздери.
Навстречу по коридору бежал Эрк. Начал объяснять еще на ходу:
— Триш вскрикнула, когда озвучивали обвинения… Я все слышал! Это бред!
— Отойдите в сторону, курсант Кири, — сказал один из полицейских, а я даже не удивилась, что он знал его имя.
Эрк же уверенно преградил ему дорогу:
— Почему, интересно? Ведь мне, вроде как, должны были высказать те же подозрения!
— Отойдите в сторону, курсант Кири, иначе мы будем вынуждены применить силу.
Эрк зло рассмеялся:
— А, понял! Решили навести порядок, но так, чтобы не создать еще больше проблем? А у меня такая чудесная фамилия — от нее так и разит проблемами и основательным расследованием! Если оформите меня, то дело запросто уже не закроешь, отец не позволит. Угадал?
— Отойдите в сторону, курсант Кири! — рявкнул полицейский.
Но тот даже не дрогнул. Наоборот, чуть подался вперед:
— А как же чистосердечное признание, офицер? Я чистосердечно признаюсь, что участвовал с этой компанией во всех их тайных заговорах! Надо явиться в квадрат и оформить письменно?
Полицейские переглянулись. Потом тот, что стоял за нашими спинами, шагнул вперед:
— Вы мешаете правосудию, курсант Кири. Но вы действительно можете поехать самостоятельно в полицейский квадрат и оформить там признание. В нем должно явственно звучать — распространяла ли Дая Джисс запрещенные препараты. Если распространяла, и вы об этом знали, то вам даже отец не поможет. А если не распространяла, то вас мы все равно не арестуем, поскольку на ваше имя обвинения не выдвинуто. Отойдите в сторону, курсант Кири, и подумайте о том, что никакие ваши действия ничего не принесут обвиняемым.
Какая интересная юридическая проволочка! Триш и Одир арестованы, а Эрка не арестуют в любом случае, если он только не напишет обвинительное заявление против меня. И тогда я до конца жизни свободы не увижу.
После этого Эрк был вынужден дать им проход. Я не посмотрела на него — не могла посмотреть. Он отчаянно пытался сделать хоть что-то — если бы его арестовали вместе с нами, то доказательство его невиновности, в которое обязательно вмешался бы отец, служило бы доказательством и нашей. Но полицейские так не просчитываются. Во имя порядка…
Мы не разговаривали, вообще лица не поднимали, раздавленные тяжестью. Нас посадили в большой полицейский перевозчик, который со стоянки подал резко вверх, на третью воздушную полосу. Но я не смотрела в окно, хотя до сих пор никогда так высоко не летала. Самая страшная полоса — по ней передвигаются только транспортные средства силовиков и медиков. Всегда самая свободная и притом самая напряженная.
Я не могла себя заставить глянуть на друзей. Ведь именно я их впутала в настолько серьезные неприятности. Это давило даже сильнее, чем страх за себя. Меня-то впутали какие-то отморозки, без морали и совести, а этих двоих уже я… И в голове все крутился и крутился странный сон. Словно мое подсознание заранее знало о грядущих бедах — якобы перевертыши нас вчера заметили, они не хотели, чтобы мы пошли в полицию, потому слили нас. Зачем? Ведь без меня они тоже не смогут проникать в академию!
Потом начались допросы. Нас, выведя со стоянки, уволокли в полицейский квадрат и сначала разместили в одной комнате. Спрашивали только Триш и Одира, словно меня и не было. И вопросы были странными: