Призраки прошлого

- Пятьсот деревянных и пусть гуляет.

- Давидик, но у нас же массовка столько получает. Парня надо заинтересовать, давай пятьсот зелёных.

- Ты спятил, Дима? За такое говно пятьсот баксов? - зевнув, сказал  Розенштейн таким тоном, будто покупал пучок завядшей зелени на базаре.

Безумно захотелось приложить его по лысине, ярко блестевшей под светом  шикарной люстры.

- Давид, Северцев тебе дороже обходился, - возразил Верхоланцев.

- Северцев был звезда, - Розенштейн воздел толстые, как сардельки, пальцы к небу, то есть к украшенному лепниной потолку. - Одно имя все окупило бы, а этот пацан ничего делать не умеет. И ничему не научится. Ну, если он тебе так нравится, плати ему сам. Из своего кармана.

- Хорошо. Только тогда мой гонорар возрастёт на штуку. В сутки. Или я ухожу из проекта. Давид, мы будем снимать кино или не будем снимать кино? Мы уже в простое три дня. Твою мать, чего ты ломаешься,  как девка красная?

Розенштейн выпятил пузо и потянулся за бутылкой.

- Ребята, подождите меня в фургоне, - сказал Верхоланцев.

Лифшиц, схватив меня за рукав, потащил к выходу с такой скоростью, будто убегал от стаи чертей. Я лишь успел слышать, как Верхоланцев, перейдя на сплошной мат, бурно убеждал Розенштейна.

Мы просидели в фургоне около часа,  Лифшиц угрюмо молчал. Откинувшись на спинку мягкого сиденья, я закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Когда отъехала дверь, мы синхронно повернули головы. Верхоланцев был навеселе, но по выражению лица сразу  понял,  он доволен. Главреж с большим трудом влез в фургон и плюхнулся напротив меня.

- Выбил я тебе ставку, - проронил он устало. - Будешь мне по гроб жизни обязан. Чтоб я ещё так унижался, козлина, - тихо пробурчал он себе под нос.

Я содрогнулся, услышав мелодию гимна Советского союза, ну то есть гимна России. Все равно, когда слышу эту музыку, на ум приходят слова, которые услышал от бабушки: «Нас вырастил Сталин на верность народов». У Верхоланцева не дрогнул ни один мускул на лице.

- Все сделали? Точно? Ладно, -  выловив из кармана мобилу, спросил он. - Верстовский, соберись, - добавил он мрачно, засовывая телефон в карман. - Едем кино снимать.

Через полчаса фургон остановился, я вылез наружу и увидел длинное помещение без окон, со стенами из бетона, где в ряд стояло ещё несколько машин. Верхоланцев вылез и, не сказав ни слова, быстро ушёл.

- Пошли, - сказал Лифшиц. - На съёмочную площадку.

Я шагнул в дверь, открытую Лифшицем, и замер от удивления - мы словно оказались на улице американского городка, выстроенного в стиле начала прошлого века - низкие домики, яркие неоновые вывески на английском. Единственным отличие от настоящего было отсутствие неба. Где-то над головой маячил потолок. Представляю, сколько вбухали бабок в создание подобных декораций. Не проще было найти натуру? Мы свернули в незаметный переулок, вошли в дверь, оказавшись в коридоре, по которому, громко переговариваясь, сновали люди.

- Вот здесь, - проронил Лифшиц, кивнув мне на дверь в конце коридора.

Это комната представляла собой гримёрную: высокий трельяж со столиком с массой блестящих баночек, коробочек и флаконов. Около стены - раскрытый гардероб с нарядами. Возле большой камеры крутилось несколько человек. Парень с лицом хищной птицы, Кирилл Невельский, оператор-постановщик, ходил по комнате, отдавая указания.

- Здесь прибор погас, быстро восстановить. Шторки открой. Так хорошо. Костя, что у тебя на двери падает тень.