Слушатель

— Госпожа Невинс сказала, что они запирают дверь в десять тридцать, — сказала Джинджер. — И я ей верю. У нас нет времени тянуть с делом. Мы ведь не хотим никого будить, чтобы попасть в дом, верно? И, ясное дело, вместе мы туда войти не можем.

— Ты спятила! Я не собираюсь ни в кого стрелять!

— Мы не можем просто оставить его здесь живым, Золотко. И ты это знаешь.

— Почему ты не застрелила его в голову? Христос Всемогущий, у него же могло появиться второе дыхание, он мог уйти!

— Маловероятно, но возможно. Но я не стреляла в голову, — повела плечами она, — потому что я сказала ему, что это ты его убьешь. И ты это сделаешь, Золотко. Ты закончишь работу и сделаешь это быстро, чтобы заработать свою долю. После чего мы вернемся в тот дом в течение часа, и там еще не будет закрыто.

— Но… зачем нам туда возвращаться?

— Потому что я хочу увидеть Невинсов прежде, чем они решат нас сдать. Хочу сказать им, что доктор Ханикатт напился, ему стало очень плохо, и сегодня ему лучше будет поспать на заднем сидении своей машины, потому что он уже там уснул. Они не станут задавать лишних вопросов и проверять не пойдут, — она взглянула на свою жертву. — Разумеется, его кто-нибудь найдет. В свое время. Но я просто хочу, чтобы это случилось позже, а не раньше. Это понятно?

Партлоу не ответил. Он не понял ее мысль, но осознал, что только что сделал шаг в трясину, которая могла очень быстро засосать его на самое дно… хотя, как ни странно, он наслаждался весом оружия в своей руке и видом беспомощного мужчины на земле… как и видом соблазнительной женщины в красном платье, которая стояла рядом с ним и пахла опаленными розами.

— Я хочу взять кое-что из машины. Погоди всего минуту, — сказала она и отошла.

Когда Джинджер вернулась, у нее в руках оказалось одеяло и бак с топливом. Она поставила бак на землю, сложила одеяло и накрыла им голову Ханикатта.

— Вот так. Один выстрел через одеяло. Ты же не хочешь запачкать свой белый костюмчик?

— Ты делала это раньше?

— Я читала «Полицейскую газету». Нужен один выстрел. Давай быстрее, нас может застать здесь какой-нибудь фермер.

— Это… это безумие…

— Это необходимость. Машина и половина его денег. На самом деле, ты окажешь Вилли услугу. Его душа давно мертва.

— Безумие… — повторил Партлоу, и у него возникла мысль, что его попросту шантажируют. Она блефует, это лишь вариация старого доброго шантажа — когда человеку внушается мысль совершить действие, с помощью которого его можно будет контролировать всю оставшуюся жизнь, и, в конце концов, он решается это действие исполнить. В этом случае пули в револьвере были холостыми, а Ханикатт сейчас прижимал к боку капсулу с красной краской. Следующий выстрел тоже будет холостым. Даже если Партлоу об этом не узнает, Ханикатт и Джинджер потом встретятся и вдоволь посмеются над доверчивым простофилей, которого подцепят на крючок так, что он никогда с него не сорвется…

Он выстрелил через одеяло прямо в голову доктора.

Струйка дыма поднялась из дыры в одеяле. Ноги Ханикатта несколько раз дернулись, словно он все еще пытался убежать от смерти, и замерли. Никто не двигался, и дым, клубившийся вокруг ствола револьвера в руке Партлоу, поднялся к его лицу. Насекомые снова замолчали, и окружающий мир погрузился в совершенную тишину. Через несколько мгновений какофония их звуков возобновилась.

Партлоу отступил назад, отвернувшись, тем временем Джинджер забрала у него фонарик и наклонилась, чтобы поднять одеяло.

— Ты его прикончил, — сказала она с внезапным придыханием, словно до этого не дышала больше минуты. Он обернулся через плечо и посмотрел на темную дыру в черепе Ханикатта, которая сочилась темной кровью в холодном свете фонаря. Сердце Партлоу колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот пробьет грудную клетку, вырвется и укатится прочь, а живот скручивали болезненные раздирающие спазмы. Ему пришлось сделать несколько нервных кругов по поляне, прежде чем он понял, что приступ паники миновал.