— Говори! Не молчи! Что случилось? Я тебе приказываю! Говори что угодно, хоть алфавит. Ты помнишь алфавит? Начали: а, б…
Бесполезно, Катя оставалась безучастной, словно заколдованная прикосновением волшебной палочки злодея-колдуна.
Крик не помог, оставалось пустить в ход шантаж и угрозы. Антон знал совершенно четко, что Катю надо растормошить, чего бы это ни стоило. Он сходил на кухню и вернулся с большими ножницами.
Показал Кате свою ладонь с растопыренными пальцами, для этого ему пришлось ловить фокус ее взгляда:
— Это моя рука, на ней пять пальцев. А это кухонные ножницы, помнишь, я их купил у коробейников, чтобы резать курицу? Видишь? Сейчас я буду отрезать себе по пальцу, пока ты не заговоришь. Поняла? Ну что, начали? Кровищи будет, конечно, но мне плевать, у меня две руки и две ноги, двадцать пальцев. Молчи, если тебе их не жалко!
Он раздвинул ножницы и вложил между лезвиями мизинец. Был полон решимости нажать на лезвия, но Катя проговорила:
— Не надо!
И закрыла глаза, обмякла.
— Что не надо? Говори! Дьявол тебя задери, говори!
— Прости меня! — прошептала Катя.
— За что?
Нечеловеческим усилием воли Катя взяла себя в руки, глубоко вздохнула, открыла глаза. Слова выдавливала с трудом:
— Прости, пожалуйста, что влюбился в нездоровую девушку. Тебе придется вызвать врача, отвезти меня в клинику.
— Врача? Отлично! Какого профиля? Что у тебя болит?
— Ничего не болит. Врач психиатр, клиника для душевнобольных. Над сумасшедшими часто смеются, но это вовсе не весело — сходить с ума.
— Верно, я был на грани. Посмотри на меня, обхохочешься. Катя, что произошло? Почему ты решила, что у тебя нарушения психики? В скобках замечу, что обычные умалишенные считают себя полностью здоровыми.
— У меня были галлюцинации. Очень натуральные, явственные и кошмарные, некрофильские.
— Приплыли! — в досаде стукнул Антон по столу кулаком. — Кого ты видела? Маму?
— Нет. Старичка, Харитона Романовича.
— Ты его раньше знала?