28. Дики. Продолжение исповеди гомофоба
– Если посчитать, то за следующие две недели мои пацаны отправили на тот свет, на Божий суд, еще десять пидоров, – рассказывал Макс. – А в клоповнике к тому времени уже поползли слухи о том, что педики не добираются до дома живыми-здоровыми. Что объявился какой-то маньяк, который их убивает. И поубавилось число желающих потусить в клубе с себе подобными. Я обеспокоился, что дело может приостановиться. И предложил пацанам пока залечь на дно. Они со мной согласились.
Две недели я ходил в клуб просто так. Типа работал. Слушал то, что говорили педики. Кстати говоря, их поубавилось в клубе. Процентов так на пятьдесят. По слухам, остальные решили не высовывать нос из дома лишний раз. К тому моменту за дело взялись менты. Но я знал, что все будет хорошо. Вот на меня кто бы подумал? Я ж простой охранник, с этими чертовыми педрилами сошелся, они ж меня за своего держат. Как-то даже один мужик, у него дочь есть (чего только ему с женой не хватило?) меня на чашку кофе позвал в свободное время. Я в первый момент хотел этому педриле заехать по морде, но все-таки сдержался. Сказал, что мне некогда, у меня, типа, кроме работы еще и учеба имеется, так что мне не до личной жизни. Ну, тот козел извинился и больше не настаивал.
Примерно через месяц работы клоповника в полумертвом режиме число посетителей снова возросло. Я еще выждал недельку и сказал пацанам, что можно снова приниматься за дело. Они обрадовались!
За неделю пацаны поработали хорошо – шесть педиков отправили на тот свет. И я понял, что больше не могу оставаться в клоповнике, пока ребята совершают кару над уродами. Все мое существо жаждало крови. И я решил – будь что будет, я сам отправлю хоть одного педика к Богу.
По-моему, так вообще, мне надо было памятник при жизни поставить. Сколько я натерпелся, сколько насмотрелся – что только эти чертовы педики ни вытворяли в клоповнике! А другие охранники на глаза шторки навесили, и молча выполняли свою работу. Придурки полные, которым не важно, каким путем они получают деньги. Хоть в клоповнике, хоть где. Лишь бы вовремя платили! Неужели им все равно было? То ли дело у меня – высшая цель!
И в свой выходной я оделся неузнаваемо, то есть в свой обычный пацаний прикид. Кстати говоря, в мои выходные наше дело простаивало. Так вот, притаился я неподалеку в машине с одним моим корешом, который тоже в нашем деле участвовал, и стали мы высматривать жертву. Первым из клуба вышел тот мужик, который ко мне подъезжал. Вот, думаю, как раз случай отомстить за мой позор. Я что, так сильно на педика смахиваю, что он решил со мной развлечься? Подъехала машина, пидор сел в нее и поехал. Ну я своему корешу адрес его называю и мы мчимся другой дорогой, чтобы нас не попалили. Приехали к нужному дому, машину остановили неподалеку. Через пару минут подъехали остальные пацаны. И мы стали ждать.
Ждали пять минут, десять, двадцать, тридцать. Уже отчаялись, думали, не домой поехал урод. Все пацаны уже на взводе, кулаки чешутся, но приходится бездействовать. Вдруг – подъезжает к заветному подъезду такси. И из нее выходят двое. Один – точно тот пидор, а второго я не узнал. Ну, пацаны из машин повыскакивали, подходят к педикам. И как обычно, мол, закурить есть? А те два урода протягивают им снова бабские тонкие сигареты. Ну что за выродки? Как можно курить такое говно? Один из корешей достает нож – и в мужика быстро и методично всаживает. Прямо в бок. И рот зажимает, чтоб не вопил. И говорит ему коронную нашу фразу. Она – последнее, что он слышит. У него есть секунда, чтобы покаяться, потому что в следующее мгновение кореш совершает второй удар ножом – уже в горло. Сразу тряпкой затыкает, чтобы кровь на пацанов не лилась. Ну, мужик, понятно, уже голосить не может. Замертво падает. Слабачок оказался.
А второго уродца уже держат для меня наготове – рот зажали и руки за спину. Чтоб не дергался. Я беру у кореша нож и так же всаживаю в печень. Тот дергаться начинает, а я ему говорю нашу фразу: «Не для вас, пидоров, земля Богом уготована». И по шее ему лезвием. Кореша сразу заботливо тряпку к горлу прижимают. И тут я смотрю в широко распахнутые глаза. Такие знакомые с детства, такие родные. И понимаю, что я натворил. Передо мной в руках пацанов мой братан обмяк. Мой старший брат, который мне отца заменял. И я, своими руками, убил его. Своего брата! Я поверить не мог. Пацанам шепчу, чтоб уходили. Ну, они быстро по машинам разбежались. Меня зовут, давай, мол, к нам, чего там остался! А я перед братом на колени опустился, по голове его глажу и все шепчу, чтоб простил меня. А он уже и не шевелится вовсе. Твердый такой стал. Как мертвец. А я все поверить не мог, что убил его. Что же мне мамане-то сказать? Думал, что же делать дальше.
По щекам Макса потекли слезы – так сильно он ударился в воспоминания. Он их вытер кулаком, налил водки себе в рюмку и выпил. Дики невыносимо было слушать его рассказ, кровь его кипела. Он не понимал, как можно быть настолько жестоким, чтобы убивать людей только от ненависти к ним.
Интересно, откуда у водителя такие мысли и кто виноват? В воспитании ли дело или же виновны друзья и те люди, с которыми он общался? В силу каких причин люди пропитываются нацистскими идеями и становятся нетерпимыми к тем, кто не такой, как они сами?
Есть такое библейское сказание про двух братьев: Каина и Авеля, когда старший брат убивает младшего из зависти. Если на это сказание посмотреть в переносном смысле, то получается, что Авель – невинная жертва жестокости. Так в случае с Максом. Он из-за своей жестокости и ненависти к гомосексуалистам убил своего родного брата, хоть и по ошибке.
– Пацаны подбежали, хотели меня забрать быстрее. Но я уже обезумел, ножом им угрожал, чтоб без меня уходили. Ну, они плюнули и разъехались. А я остался с братом. Я уже жалел, что придумал себе эту идею по уничтожению педиков, да разве стоят они все моего брата? Да плевать мне на них, лишь бы братан жив остался. Но чуда не происходило и братан так и лежал на холодном бетонном крыльце подъезда, с рваным горлом, из которого черной лужей растекалась кровь. Его раскрытые глаза смотрели в черное звездное небо и не видели его. Нас обнимал прохладный воздух майской ночи. Не слышно было ни единого звука – такая плотная тишина стояла кругом, сквозь которую пробирались только глухие и частые удары моего сердца…
И в тот момент я вспомнил себя в возрасте семи лет. Мы сидим в нашей кухне за столом: маманя, я, братан и дядя Коля. Маманя нам с братом шепнула тихонько, что дядя Коля хочет жить с нами и заменить нам отца. И в честь этого было организовано скромное застолье. Маманя вся светилась от счастья. Они с дядей Колей пили водку, а мы с братаном – сок. Потом мы убежали к себе в комнату, а взрослые остались за столом. Вскоре мы легли спать. И вдруг сквозь сон я слышу, что кто-то меня будит. Глаза открываю, а это – дядя Коля. Берет меня за руку и тянет за собой, я послушно иду за ним. А во всей квартире света нет. И я только чувствую голыми пятками холодный пол и запах алкоголя от этого большого мужчины. Дядя Коля заводит меня в ванную, закрывает за собой дверь и прикладывает указательный палец к губам. Затем открывает кран и вода с шумом начинает наполнять ванную. И тут дядя Коля говорит, чтобы я снимал трусы. Я думал, он хочет меня искупать и поэтому снял их. Он, в свою очередь, снял свои штаны, держась одной рукой за косяк, чтобы не упасть, потому что он был сильно пьян. Я тогда очень сильно поразился, увидев, какая большая у него штука между ног. Затем дядя Коля уложил меня на край ванной и я даже не успел пикнуть, как он зажал мне рот рукой. И потом он начал вытворять со мной такое! Сука!
Я не решался рассказать о случившемся мамане. И открылся только брату под страшным секретом. Он-то и передал все подробности случившегося маме. Она никак не могла в это поверить, считала, что я все выдумал. Она ругала меня, обзывала лгуном, а я плакал. Потом все-таки она выгнала дядю Колю и больше я его не видел…
Не знаю, почему я это все тебе говорю. Наверное, хочется излить душу, рассказать все без утайки, какое я дерьмо на самом деле. Я давно уже покаялся во всем перед Богом, прошу его не судить меня строго.
Вот сидел я в тюремной камере, уже давно за полночь перевалило, а мне все не спалось. Я все сидел и размышлял о своей жизни. За свои годы что я успел сделать в жизни? Окончил девятилетку, в училище с горем пополам поступил. Маманя постаралась, спасибо ей. Еще? В принципе, рос, как и все наши дворовые пацаны. Клеем иногда дышали, как постарше стали, начали траву покуривать. Пили водку и пиво, конечно, куда же без этого. Да разве это достижения? Кого этим удивишь!
Есть еще кое-что. Один раз я даже вроде влюбился. Жить без этой девочки не мог. В училище с ней познакомился. Но, блин, такая серьезная была! Не, мне не пара! Хотя я себя дерьмом не считал, но просто нас вместе представить не мог. Она – дочь интеллигентных родителей, всегда аккуратно и красиво одета. Девчонка – загляденье. И знаешь, у меня на нее, конечно, член вставал, но не это было главным. Хотелось просто даже быть рядом с ней, смотреть на нее, держать за руку. Если бы умел, я бы ей стихи сочинял. Короче, чего зря прошлое ворошить, влюбился без памяти! Смешно даже вспоминать. А она только один раз со мной согласилась встретиться, наверное доказать мне, какой я по сравнению с ней моральный урод. Мы посидели на лавочке в парке, я себе пиво купил, а ей сок. Она мне рассказывала про литературу, что-то спрашивала меня. А я ведь кроме азбуки больше и книжек-то не читал. Потом, как сейчас помню, спросила меня, нравится ли мне Бах. А я ее не совсем расслышал, думал, она имела в виду трах, ну, траханье, секс, типа. Смутился и переспросил. Она рассмеялась, и ушла. И больше на меня не смотрела. Это потом я узнал, что Бах – это великий немецкий композитор, у которого было двадцать детей. Пришлось мне страдать от любви в одиночестве. Ну, организм мой молодой был, отошел быстро. Тем более, у меня недавно появилась подружка. Я ей, конечно, ничего про свои великие замыслы не говорил, чтоб не помешала.
Потом, когда на меня нашла идея по очистке своего города от пидоров, я почувствовал, что вот оно – в этом мое предназначение! Значит, не зря я родился на этот свет. И принял на себя ответственность за воплощение идеи в жизнь. Но, наверное, где-то я запоролся. Наверное, тогда, когда не узнал брата своего в темноте. А потом, когда беда случилась, уже поздно было уходить с места преступления. Приехали менты, забрали меня. А я следователю все рассказал, ничего не стал скрывать. Все рассказал, так же, как и сейчас тебе. Пацанов только не хотел сдавать. Но менты их сами вычислили как-то.
Жаль только, что маманя меня не поняла и не простила. Мне запомнились ее глаза на суде, полные горести и отчаяния. Она сказала, что я ирод, что я принес ей гораздо больше позора и несчастья, чем мой старший брат. Сказала, что брат, по крайней мере, оставался хорошим человеком, несмотря на свои пристрастия. Она сказала, что лучше иметь сына-гомосексуалиста, чем сына-гомофоба. И моя подружка с ней как будто сговорилась. Сказала, что не может понять, как можно ненавидеть людей за то, с кем они спят. Сказала, что лучше иметь друга-гомосексуалиста, чем парня-гомофоба.
ebooksa