Но проблема-то вся в том, что гермо — много, а мужиков и баб — меньше. Вот поэтому сейчас Аквист и Шини танцуют вокруг Фадана, как пожелает Фадан, и выполняют все его прихоти. И даже кормят этого долговязого дармоеда на свои собственные деньги. По идее, это он их должен кормить, потому что в нормальных семьях мужчины всегда заботятся о своих средних.
Но это в нормальных.
А тут явно не тот случай.
В первый день они добросовестно фотографировали хрень в разных видах и обрабатывали фотографии. Ближе к вечеру Аквист, ворча, что ужин запаздывает, разослал эти фотографии в полсотни музеев, хранителям. Текст писем был одинаковым, а фотографии Аквист к письмам приложил разные. На всякий случай.
Шини, проклиная всё и вся, приготовил ужин, но ужина получилось как-то мало, поэтому Аквисту, который только-только управился с фотографиями, пришлось собираться и тащиться в университетскую столовую за дополнительной порцией еды. Еда в столовой была невкусная и стоила дорого, но альтернативы в это время суток у Аквиста не было, потому что оба магазинчика на территории университета уже закрылись.
Поужинав, оба гермо засобирались к себе. Был уже вечер, а в университете было не принято средним расхаживать по ночам. Да, конечно, они уже закончили, но им еще предстояло получить документы и через декаду освободить комнату, в которую вскоре въедет следующая пара страдальцев, которым предстоит мучиться с университетской программой следующие шесть лет.
Шини и Аквиста ждало общежитие для несемейных гермо, которое, по слухам, было еще круче, чем то общежитие, в котором они жили сейчас. То есть порядки были еще строже. Говорили, что в то общежитие вообще не пускают ни девушек, ни мужчин. Даже на территорию. И порядки там драконьи. И режим очень строгий.
Можно было бы, теоретически, отправиться по домам, но по домам они не хотели.
И вот почему.
Папа Шини, определяющий родной папа, работал в столовой огромного комбината, на котором производились телики. На работе он занимал завидную должность помощника шеф-повара, получал неплохие деньги и кормил, в буквальном смысле, всю немаленькую семью. Поэтому вся семья была, скажем так, толстенькая. Толстенькой была милейшая мама Шини, добрая, как солнышко, и ласковая, как летнее море; толстенькой была прехорошенькая рыженькая сестренка Шини, Агусти, девочка-подросток; толстеньким был старший брат Шини, парень по имени Шаури, который уже выучился на повара, толстеньким был дополняющий отец Шини, Васког, который работал там же, где определяющий, всё в той же столовой, и толстеньким, даже толстым, пожалуй, был старший отец Шини по имени Мар, который работал на комбинате главным бухгалтером.
Один Шини еще подростком заупрямился и заявил, что хочет быть историком. Он, надо сказать, никогда толстеньким не был. И покладистым не был, в отличие от брата и сестры. И вообще в своей семье Шини был словно бы из другой песочницы — пусть его бунты порой и выглядели нелепо, они всё-таки были самыми настоящими бунтами. И папа, пару лет повоевав с сыном, неожиданно сдался. Хоть и ворчал, особенно при матери и при брате с сестрой.
Но один раз…
— Шини, — сказал как-то папа, входя в бывшую детскую. — Пойдем пройдемся.
— Куда, пап? — Шини отложил книжку, которую читал.
— На улицу, — приказал папа. И строго глянул на сына. — Переоденься.
На улице они отошли от дома подальше в молчании, потом папа оглянулся и указал на лавочку рядом с каким-то домом.
Сели.
Папа оглянулся.
Рядом никого не было.
— Ты балбес и охламон, — с места в карьер начал папа. — Не спорь со мной.
ebooksa