История одного кота

22
18
20
22
24
26
28
30

Уличная грязь

Спустившись вниз, Бар остановился и пропустил вперед рваную газету, перелетавшую на другой перрон. Граффити, грязные бомжи, пустые бутылки… Он никогда не любил подземку. Встав на край платформы, Бар посмотрел на забрызганную грязью рекламу. Ребята-имиджмейкеры сильно постарались в ходе своей антитабачной компании и додумались вставить курящей самке собаки губы щенка, которыми она и держала сигарету. Бар хмыкнул и открыл пачку. Увы, сигарет у него уже не осталось.

Яркие огни поезда, ветер, толкаемый составом. Всё это снова напомнило её – Жанни, его жену, которая и пыталась приучить его к подземке. Тоненькая, черная, изящная. Несколько лет назад она также бросила жетоны, схватила его за лапу и потащила на станцию. Её улыбка, казалось, могла осчастливить кого угодно, даже такого хмурого кота, как он.

– Надо экономить, как-никак, мы не самые богатые звери, к тому же, ты коп, ещё и честный. Пошли, я приучу тебя кататься на метро, – говорила она, затягивая его внутрь.

– У меня есть машина, она быстрее, – пытался сопротивляться он.

– Не по пробкам, не пробкам, Чешир, – сказал она, теребя его за волосатые щеки. – Ну что ты такой кислый? Ты ведь раскрыл такое дело. Ты настоящий сыщик, всем им утёр нос. Тебя к награде приставят?

– Возможно, мне тут даже капитана пророчили. Мол, с таким делом подняться – раз плюнуть. Да уж, никто не ждал, что в коллекторах такая рыбка попадётся. Плюс у меня старик-журналист на хвосте сидел. Надоел до ужаса, лишь палки в колеса вставлял, никакого толка.

– Ой, ну ладно. Видела я его, такой милый старикан, такой обаятельный, – сказала она, подойдя к светящейся рекламе и, подняв лапку, дав хвосту окрутить её. Бара это всегда восхищало, его хвост никогда не мог похвастать такой послушностью.

– Как ты это делаешь? – спросил он, подходя ближе.

– Что?

– Ой, не притворяйся, я знаю, ты поняла меня.

– Ты о хвостике?

– Да, я о хвостике.

– Не знаю, просто хвост самочки всегда изящнее хвоста самца, вот посмотри на свой. Он большой и грубый, а мой изящный и тонкий, – она улыбнулась и, подойдя к нему вплотную, поцеловала, обвив хвостом его хвост. – Ты меня любишь?

– Больше всего на свете! – Бар склонил голову и потёрся носом. Стены подземки на миг растаяли и казалось, он в некой пустоте, где существует лишь её нежный запах, её шерсть, её глаза, немного щурившиеся от яркого света.

– Кажется, кто-то сейчас начнет фырчать… – тихо сказала она.

– Эй, я никогда не фырчу.

– Фырчишь.

– Не фырчу, я коп, а копы не фырчат, – он снова улыбнулся и прижал её к себе.

Тем временем подошёл поезд, и открылись двери. Жанни потащила его внутрь. Грязные, немытые сиденья, залепленные рекламой стены, треснутые стекла. Только она могла придать этому разбитому корыту вид желаемого места.