Кайноzой

Настя кивнула. Бросила в урну обёртку от мороженого и сказала:

– Ладно, если что – прячемся. А пока смотрим на зверей.

Зоологический музей в Питере, хоть и самый старый в России (ну а как же иначе, он отделился от Петровской Кунсткамеры), но Московскому, на мой взгляд, уступает. Про всякие Лондоны – Берлины – Нью-Йорки говорить не стану, но подозреваю, что там тоже побогаче.

Но кое-что в питерском музее бесспорно мирового уровня. Мы прошли полупустыми залами (одна школьная экскурсия, одна китайская), направляясь к залу мамонтов и остановившись лишь посмотреть на чучело пингвина-альбиноса. Табличка утверждала, что оно единственное в мире.

– Мало того, что пингвин, так ещё и альбинос, – философски сказал Найд. – Вот же угораздило.

Я подумал, что пингвина угораздило не родиться пингвином или альбиносом, а попасться на глаза зоологу. И что с людьми ровно так же. Беда не в том, кем родишься, а с кем поведёшься. Но грузить Найда этой философией не стал. Мимолётно огляделся. Нет, не похоже, что за нами кто-нибудь следовал. Конечно, я не великий специалист, но и кваzи в массе своей не шпионы.

– Пошли к мамонтам, – сказал я.

– Почему именно туда? – спросила Настя.

– Во-первых, потому что это самый крутой зал в этом музее, а что касается мамонтов – так и во всём мире. Во-вторых, потому что мамонты вымерли, а мы ещё нет. А в-третьих… В-третьих, надеюсь, меня там дожидается один умный собеседник, с которым я в своё время недостаточно серьёзно поговорил.

– Если его там не будет? – не стала уточнять детали Настя.

– Тогда я буду искать другого умного собеседника. Нам, дуракам, всегда приходится искать умных, чтобы спасти мир.

Зал мамонтов и прочей плейстоценовой фауны был огромным, но так обилен экспонатами, что казался загромождённым и маленьким. В центре, в стеклянном кубе, высилось чучело Берёзовского мамонта, гордость и символ музея. Если уж говорить честно, было это не совсем чучело, а реконструкция, но посетители в такие детали не вдавались и радостно позировали на фоне жившего почти пятьдесят тысяч лет назад великана.

– Я тут два раза был с экскурсией, из школы, – похвастался Найд.

– Прекрасно, тогда ты можешь самостоятельно осмотреть экспозицию, а не скучать, слушая взрослые разговоры.

Найд посмотрел на меня с возмущением, но всё же отправился разглядывать скелеты носорогов и медведей.

– И где твой умный собеседник? – спросила Настя.

Я пожал плечами. Маркин – человек с очень большими возможностями, но не всесильный. Может быть того, кого я попросил найти и отправить в Питер, вообще нет в Москве…

И тут из-за скелета Таймырского мамонта вышла нелепая тощая фигура старенького кваzи – в очках на вытаращенных глазах, редкими пучками волос на лысом черепе, в расстёгнутом потёртом пиджачке, топорщащимся на спине, будто сложенные крылья. Кваzи был так тощ, что могучие кости мамонта его полностью загораживали.

– Алпалыч! – закричал я радостно. – Какая удивительная и неожиданная встреча! Но почему, почему вы не у мумии Берёзовского мамонта, как мы договаривались?

Александр Павлович Полозков, палеонтолог и специалист по ископаемым гриллусам, то есть сверчкам, возмущённо вскинул голову, сверкнув в мою сторону фальшивыми линзами очков. Как и у всех кваzи, зрение его стало совершенно нормальным, но очки он продолжал носить.