Мертвая

– Как ее зовут? – повторяю я вопрос.

Почему-то это кажется невероятно важным.

– Гертруда.

Хорошее имя… Гер-тру-да… волосы она собрала, перетянула лентой. Простенькая прическа, но опять же слишком идет ей, чтобы поверить в случайность. Круглое детское личико. Γубки бантиком. Бровки светленькие. В тусклых глазах озера слез,только почему-то я больше не верю…

– Откуда в спальне нож?

Этот вопрос занимает лишь меня. И Гертруда вздрагивает, а слезы-таки проливаются, катятся по пухлым щечкам потоками. И Вильгельм хмурится. Неужели,и его проняло? Наверное, простуда виновата… он ведь дознаватель, он должен понять, насколько несуразна эта история…

– Он… он читал письма… и иногда… потом… – она протягивает руки, демонстрируя вязь шрамов. – Ему нравилось… неглубоко… он сам лечил.. . порошками… но кровь – нравилась. Я просто… я поняла, что не могу больше.

Или не хочет. Лепет этот меня раздражает. Но Аарона Марковича я все-таки попрошу о помощи.

– Кто к нему заходил?

– Кто? – она эхом повторяет мой вопрос. А Вильгельм хмурится лишь сильнее. Диттер же крепче сжимает меня, а я не против, я не буду вырываться. И даже голову на плечо пристрою, пусть это трижды неуместно, зато мне хорошо.

А остальные – в бездну.

– Я и спрашиваю, кто? – я поморщилась.

Я принесла с собой не только холод иномирья, но и отчетливый запах разложения. Этак к вечеру от тела вовсе ничего не останется.

– Н-не знаю…

– А что знаешь?

– Ничего не знаю, – в тусклых глазах плеснул гнев.

И исчез.

– Я… виновата… но он… он… – и вновь слезы потекли.

Он был форменным ублюдком, дорогой мой дядюшка, и этого не отнять. И скучать я по нему не стану, что совершенно точно. Однако… уж больно удачно он преставился. …а с другой стороны, до чего удобная фигура на роль злодея. И если я права…

– У… у него в кабинете бумаги, – несчастная красавица прекратила всхлипывать и прижала ручки к груди. До чего трогательное зрелище,и трогает, что характерно, не меня одну. – Мне туда было нельзя…