Мертвая

И робко так поинтересовалась.

– Наверное, надо вызвать кого-то…

– Надо, – не стал разочаровывать Вильгельм. И нос рукавом вытер. Платки закончились? Надо будет подарить, а то весь нос растер до красноты. – Вызовем…

Кажется, девица ждала чего-то другого, если вновь пустила слезы… Гертруда. Труда, Труда… почему именно сейчас… нож в спальне? Кровью там пахнет, застарелой, но… дядюшка при всей своей извращенности довольно практичен. И да, не сомневаюсь, что с него станется жену молодую резать удовольствия ради, но делать это не на самом дешевом белье…

Кровь отстирывается погано. Скорее уж, полагаю, в доме отыщется подвал для особых утех оборудованный…

– Тоже ей не веришь, дорогая племянница? – дядюшка Фердинанд ухватил меня под руку,и это тоже было своевременно, потому как вдруг выяснилось, что ноги меня держат, но и только. Я почти повисла между ним и Диттером.

– Девушка не лжет, – заметил мой дознаватель.

– Но и правды всей не говорит, – я старалась держаться гордо, но это давалось нелегко. – Он дерьмом был… не сомневаюсь, что в кабинете мы найдем все доказательства вины…

…которые заодно помогут оправдаться несчастной Гертруде.

Да и можно ли вообще судить бедную женщину, которая взяла и спасла город от этакого чудовища? Так герр Герман и сказал. …кто вызвал жандармерию? Не знаю. Говоря по правде я позволила усадить себя в кресло и… не знаю, уснула? Отключилась? Еще ненадолго умерла? Γлавное, когда я вернулась в сознание, обнаружила себя, сидящей в том же кресле, укрытой сразу тремя куртками, что весьма и весьма умилило.

Рядом держался Монк.

– П-простите, – сказал он, глядя в пол. – Я бы тоже свою отдал, но… б-боюсь, что вам это б-будет не слишком приятно.

Я простила. И позволила себе остаться в кресле. Суетились жандармы… как-то много их стало. Ходят туда-сюда, сюда-туда, носят с собой всякого рода запахи. Кто пахнет чесночной колбасой, кто – вчерашним элем не лучшего качества. Потом и не только человеческим… дымом, керосином… много их. И дядюшка с сигарой воспринимается едва ли не как благодетель.

– Вот и все, – говорит он кому-то. И я, повернув голову, вижу герра Германа, что характерно, в парадном мундире. И тоже с сигарой. Как-то… не знаю, цинично что ли курить на месте преступления, стряхивая пепел в фарфоровую вазу. Неплохая, между прочим, подделка…

– Это да… и даже не знаю, как быть, – герр Герман покосился на меня и, отвернувшись, любезно выпустил дым в другую сторону. – Обвинять несчастную женщину… ей награду дать надо.

Надо. За артистичность. Со своего места я видела ее, окруженную тремя жандармами. Такую хрупкую. Такую светлую. Такую…

– Не подозревали? – дядюшка Фердинанд смотрел на прелестницу скептически.

И за это я готова была расцеловать его. Правда, подозреваю, что от этакой нежности дядюшка уклонится.

– Понятия не имел. Получается… он и тогда мной воспользовался!

Сколько возмущения. Можно подумать, герр Герман сильно протестовал.