В поле зрения

Об Анне я тоже не стал говорить. Что-то мне подсказывало, что с ней гораздо выгодней дружить, чем быть сожжённым заживо. К тому же, она спасла мне жизнь, пусть и сама при этом защищалась, но всё же. И, наконец, самая главная причина — мне до смерти хотелось знать, кто она такая. Откуда у неё сила? Откуда у меня сила? Все эти способности? Зачем они нам? И что с нами будет дальше? Готов поспорить, она знает ответы на большинство моих вопросов, не только про способности, но и вообще. Что она делала на том складе? Хотя, это понятно — пришла за наркотой. Она её принимает, в этом я уверен, стоит только вспомнить это её «попробуй». Но как она вышла на этот склад? Пришла с теми наркоманами? Так сказать, одни из первых клиентов? Ни одного ответа.

Анна. Дмитрий. Я. Уже три человека, имеющих особый дар, если не считать мою маму и бабушку. Ну, имевших в случае с Димой и с бабушкой. И двое из нас тесно связаны с этим RD. «Попробуй». Она не удивилась, когда я назвал её имя. Списала всё на то, что мы были когда-то знакомы? Нет, не думаю — уж я бы точно её запомнил. С такой внешностью как у неё…

— Топор, сказали, можно взять у пожарников, — Рома вернулся со стаканом воды и одной таблеткой. — Ну, или это…

Я выпил её, надеясь, что она начнёт действовать как можно быстрее. Не хотелось больше терпеть эту боль, а ценную пачку обезболивающих я решил припрятать до того момента, когда совсем уж станет плохо. К головной боли я никак не могу привыкнуть. Всякий раз, как стоит мне попытаться узнать чужие мысли, она начинает болеть. И чем дольше я использую свои способности, тем сильнее она болит. Но, что не может не радовать, они у меня наконец-то стали развиваться! С тех пор, как я обнаружил их у себя в тринадцать лет, я мог всего лишь на пару секунд попасть в чужое сознание, и потом, если не пить таблеток, несколько дней расплачиваться медленно угасающей мучительной болью в голове. Я пытался их тренировать, но долгое время это не приносило толку. Никакого. Но стоило мне поступить в академию — и я начал ощущать прогресс: боли стали слабее, я дольше мог держаться и раньше восстанавливался. Мог чаще читать чужие мысли. И если меня полгода назад хватало на одного человека, то теперь я смог залезть целых четыре раза! И, если бы не эта странность с бригадиром — чего я раньше никогда не встречал, — я бы наверняка смог проделать это пять раз, не выплюнув при этом своего желудка! Пять! Да я о таком и мечтать не мог! Но почему раньше ничего не получалось? Плохо тренировался? Или, может, возраст не тот был? Как с иммунитетом, например. В детстве я часто болел, а потом раз — и почти перестал. Спросить бы об этом у Анны. Когда они у неё проявились? Как? Она их развивает, как я, или же они у неё изначально хорошо проявлены? Если вспомнить Дмитрия, то он только и мог, что сочиться скользкой слизью. Конечно, это ему помогло выбраться из наручников, не расстёгивая их, и мы не могли его удержать. Но это весьма странная способность. Она может применяться как-то ещё, кроме как быть смазкой в автомобильном двигателе? Он ведь её совсем незадолго до своей гибели обнаружил — так может, она была просто не развита, как и у меня? Или же это — побочный эффект от этой наркоты?

Чёрт. Я совсем ничего не знаю!

— Слушай, — я повернулся к Роме, продолжавшему с каким-то детским восторгом наблюдать за тлеющими углями. — Так что это за наркотик?

— RD-18, — тут же ответил тот.

— Спасибо, кэп. Этикетку я уже видел.

— Зачем тебе это? Дело ты уже своё закрыл, пусть и без отчёта, а борьба с наркотрафиком — не твой профиль.

Я вздохнул.

— Недавно из-за этой дряни погиб один человек. И сегодня — ещё несколько. Думаю, дальше будет ещё хуже, и, прежде чем город завалят трупами наркоманов, я хочу узнать, с чем же я имею дело. Я не хочу отступить только потому, что это не мой профиль, хотя я мог помочь.

Рома прекратил разглядывать тлеющие под слабым холодным ветром угли и повернулся ко мне. На его лице всегда была лёгкая ухмылка, как будто всё, что происходило вокруг него, чётко придерживалось его планов, и он был этим страшно доволен. В принципе, так оно и было большую часть времени. Но в красном свете догорающего здания его лицо приобрело хищное выражение, и ухмылка превратилась в злобный самодовольный оскал. Не то чтобы я его испугался, но в этот момент мне стало не по себе.

— Пройдём в машину, — сказал он. — Там теплее, да и лишних ушей нет.

Старенький итальянский «Fiat» я помнил со времён академии, хотя это и было не так уж давно. Он купил его с рук, с приличным пробегом, чихающим бензиновым движком с ядовитым выхлопом, облезшей краской и порванной в некоторых местах обивкой. Никто не любил ездить с ним на этой развалюхе, в основном, потому что единственным сидением, где пружины не впивались в задницу, было водительское. И сейчас, почти год спустя, я с радостным удивлением обнаружил, что бедный автомобиль из грязно-ржавого стал тёмно-синим, а сев внутрь, с облегчением плюхнулся на новые кожаные сидения.

— Тебя куда подбросить? — спросил Рома, заводя двигатель.

Тот закашлялся как старый курильщик, выпустил из выхлопной трубы облако чёрного дыма, но завёлся.

— Домой, на Варшавскую.

Он развернул машину и покатил по тёмным улицам города с именем знаменитого русского учёного, резко набрав скорость и напрочь игнорируя мелкие ямы и кочки. Лихачил сейчас он так же, как и раньше.

— Думаю, у нас завелись крысы, — сказал он, не отвлекаясь от дороги.

Я кивнул: