— Я её спёр, — честно ответил он. — И утром должен буду вернуть назад.
— Сшить не забудь, — я достал папку из пакета и осторожно, чтобы не рассыпать листы, открыл её.
Артём Семёнович Селеев. Рост метр восемьдесят семь, вес семьдесят два килограмма. Хм, худой для такого роста, мало ест что ли? Хотя, я тоже худой. Дата рождения — почти наш с Ромкой ровесник, чуть старше. Вот и фотография, сделанная уже непосредственно перед судебным заседанием.
Глядя на фотографию, я неожиданно вспомнил, что в определённых кругах детективщиков достаточно популярна теория, согласно которой по фотографии человека можно определить его склонности к тем или иным преступным действиям. В ход там шло всё: цвет и выражение глаз, высота лба, тип волос и причёска, форма носа, подбородка, скул, наличие и расположение морщин. Чёрт, да там даже учитывали, торчат ли у человека волосы из ушей или нет! Не скажу, что я являюсь сторонником данной теории, но некоторые вещи стоят того, чтобы обратить внимание на них.
Морщин у него не было, да и какие морщины в почти тридцать лет? Взгляд голубых глаз тёплый и грустный, совсем как у Семёна, но брови в немой мольбе сведены вместе. Узкий нос, слегка косящий влево, должно быть, неправильно сросшийся после перелома. И без того тонкие бледные губы сжаты до предела. Волосы светлые, короткие и слегка взъерошенные, что придаёт и без того худощавому лицу треугольный вид.
С выводами лучше не торопиться, чтобы не сделать ложных умозаключений уставшим мозгом, все ещё побаливающим после всей этой сверхъестественной фигни, но я уже начал примерно догадываться, что я обнаружу, перелистнув страницу. Он наверняка считает себя несправедливо арестованным, а слабый характер только и позволяет, что просить для себя хотя бы снисхождения.
Я был не прав.
Перелистнув страницу, я упёрся взглядом в сфотографированную жертву, вернее, то, что от неё осталось. Спасибо догадливым личностям, это был не оригинал, а чёрно-белая ксерокопия, жалкое подобие того, что оно изображало. Это был мужчина, возраст не возьмусь определить, слишком уж сложно это сделать, но определённо старше меня. Толстый, лицо обращено вверх, руки раскинуты в стороны и прибиты здоровенными гвоздями к асфальту, начиная от ладоней и вплоть до локтя. На лысом черепе вырезаны какие-то странные символы, но разглядеть их было сложно — фотограф не потрудился запечатлеть их отдельно. Выпотрошенный живот сияет чёрной пустотой, потроха мелкими кусками лежат вокруг него, поблёскивая кровью на свету. Часть правой ноги (ноги тоже прибиты гвоздями), щиколотка, вообще отсутствует, из конца торчит белая кость с обломленным концом.
— Останови, — сказал я, стараясь не выдыхать.
— Зачем? — не понял Рома.
— ТОРМОЗИ!
Старенький «Fiat» жалобно взвизгнул, резко останавливаясь возле фонарного столба. Ремень больно сдавил мою грудную клетку, усилив приступ рвоты. Я отстегнулся настолько быстро, насколько это вообще было возможно, кинул раскрытую папку другу и, уже почти ничего не видя, вылез наружу. Уже чувствуя, что больше не могу сдерживаться, обхватил руками ледяной фонарный столб и, повиснув на нём, наклонился над стоящей под ним мусорной корзиной. Глотку обожгло так, будто я выплёвывал жидкий огонь. По телу пробежала волна жара, казалось, что кровь в жилах начала кипеть, и меня вырвало ещё раз. Фонарь, единственный источник света, погас, у меня подкосились ноги… и очнулся я уже лёжа на приятно холодившем асфальте. В ушах звенело, рот и горло горели адским пламенем, а мостовая плясала передо мной словно заведённая. Ночной мороз действовал отрезвляюще, быстро возвращая меня в норму, я аккуратно сел и опёрся спиной о железный столб, дожидаясь, пока мир прекратит свои безумные пляски. Из мусорки валил едкий пар, обжигающий ноздри, но, к моему удивлению, не вонючий.
— Проблевался? — будничным тоном спросил меня Рома, когда я сел обратно в машину.
Он преспокойно разглядывал то, что только что заставило меня вывернуться наизнанку.
Я ему не ответил, откинув голову назад и прикрыв глаза. Раз удар сердца, два, три, четыре… Да, пожалуй, четыре балла по личному дерьмометру.
— Весёлые у тебя тут картинки, я смотрю, — сказал мой друг.
Я почувствовал, как он задел меня, когда полез в бардачок. Даже не пошвырявшись, он оттуда что-то достал и захлопнул дверцу бардачка.
— Пей, — он ткнул мне в грудь небольшим квадратным предметом.
Я открыл глаза. Это оказалась блестящая квадратная фляжка с неизвестным содержимым.
— Пей, — повторил он. — Три глотка, не больше.