— Во-первых, извольте по форме обращаться к старшему по званию, — холодно осадил его Натан. Как это получалось, неясно, но даже с Брамс на руках он умудрялся выглядеть внушительно. Одно слово — офицер. — А во-вторых, немедленно извинитесь: это не девка, как вы позволили себе высказаться, а полицейский эксперт-вещевик.
Говоря это, Титов высмотрел какой-то валун и аккуратно установил на него Аэлиту. Очутившись на свободе, та оправила одежду, переложила саквояж из руки в руку и ощутила себя гораздо увереннее. И даже не забыла благодарно кивнуть мужчине.
Все те сажени, что Натан нёс её на руках, Аэлита мысленно продумывала решительную отповедь, в которой бы холодно поблагодарила поручика за попытку помочь, но вежливо попросила впредь никогда так не делать. Что, мол, она не сахарная, не растает. И сердилась на себя за то, что эта его естественная, без франтовства и снисходительности, забота не оставила её равнодушной, вызвала не только смущение, но и удовольствие. Но от высказывания городового она настолько обомлела, что не нашлась с ответом, а после замечания поручика заготовленная речь вылетела из головы.
Конечно, Брамс продолжала завидовать выдержке Титова и его похожести на героя приключенческой истории, и, разумеется, она бы предпочла самостоятельно поставить наглеца на место, но…
Заступничество поручика именно сейчас оказалось чертовски приятным и уместным. Почти настолько же приятным, словно если бы она сама остроумно отбрила нахала.
— Кхм. Простите великодушно, — смешался городовой, стаскивая фуражку и неловко кланяясь вещевичке. — Не со зла, токмо по горячности. Не хотел обидеть, барышня эксперт-вещевик.
— Прощаю, — великодушно кивнула девушка.
— Аэлита Львовна Брамс, Натан Ильич Титов, уголовный сыск, — миролюбиво и спокойно представил их поручик, очевидно посчитав инцидент исчерпанным. — Докладывайте, что тут?
Медики, с интересом наблюдавшие за сценой, совершенно одинаково усмехнулись, но посторонние мысли оставили при себе и вернулись к телу, поначалу незамеченному Аэлитой. Брамс бросила взгляд на нечто, белеющее сквозь траву у края камышей со стороны притока, и поспешила перевести взгляд на городового, который, назвавшись ефрейтором Храбровым, принялся за доклад.
Рыбак, этот вот самый любопытствующий бородатый горожанин, возвращался с плёса, где имел обыкновение удить. Туда он шёл напрямки, а обратно решил прогуляться кругом вдоль берега, поглядеть, что изменило сходящее половодье, и заметил в камышах тело. Не растерялся, подтянул ближе, а приятелю крикнул звать городового.
— Я, вашбродь, поначалу подумал, что девица эта сама, — пожал плечами Храбров. — Ну, того, в воду сиганула. Они тут частенько выплывают, в сети путаются, так что мужики не сказать чтобы привычные, но русалок этих не пужаются.
— То есть как — частенько? — растерянно переспросил Титов, бросив вопросительный взгляд на Брамс. Та, хоть и являлась местной жительницей, тоже казалась ошеломлённой такими откровениями.
— Грех на душу берут, — пояснил городовой. — Прежде с железнодорожного моста от безответной любви сигали головой вниз и всплывали вон там, у плашкоутов, — он махнул рукой вверх по течению притока. — А как понтон постоянным мостом заменили, так оттуда начали. Мост красивущий, с котами по краям, с фонариками, вот их туда и тянет, как мёдом намазано. Да и то верно, железнодорожный — что, одни балки, да ещё высоко, страшно. А девкам, им романтизьму, значит, подавай. Без романтизьму и убиваться, видать, неинтересно. — Он задумчиво поглядел на насупившуюся после таких рассуждений Брамс, крякнул, буркнул что-то себе под нос и продолжил. — Н-да. Так вот, прежде по одной-две за год вылавливали, а тут как лёд сходит — так и начинается. По пять, по шесть за навигацию. Неспроста в народе Коровий остров ещё Русалочьим называют и стороной обходят. Кого, значит, из самоубивиц этих не вылавливают и земле не предают, те, значит, там всплывают. — Храбров перекрестился. — По ночам, говорят…
— Местные мифы как-нибудь в другой раз расскажете, — со смешком оборвал его Натан. — По именно этой русалке — что?
— А. Ну да. Так вот я, честно признаюсь, не особенно торопился. А вот как пришёл, как глянул, ну думаю — э нет, нечисто дело. Девка-то в одном исподнем, в венке, со свечкой, словно по обряду какому. До Купалы-то ещё вон сколько времени, да на него и не бывает такого: кому охота в праздник-то топиться?
— Действительно. — Титов тихо хмыкнул себе под нос и обратился к судебным медикам. — Есть что-нибудь?
— Не люблю спешить с выводами, — проговорил старший, назвавшийся Филипповым Филиппом Андреевичем, — но кое-что могу сказать до обстоятельного осмотра. В воду она попала недавно, вероятно прошедшей ночью, и умерла примерно в то же время. А вот отчего умерла — смогу сказать позднее.
— Не утонула? — удивился Натан.
— Может быть, и утонула, да только вряд ли сама с моста сиганула, как тонко подметил господин Храбров. — Эксперт пожал плечами. — Внешние признаки утопления, но она явно совсем не боролась. Может быть, была без сознания, когда тонула. Вот, обратите внимание сюда. Венок аккуратно привязан, даже незаметно так сразу, и руки тоже связаны, a под путами — никаких повреждений. Значит, в воде бедняжка не билась и освободиться не пыталась, а оставайся она в сознании, всё это случилось бы непроизвольно. Да и узлы эти — видите? — по моему мнению, связать себя так самостоятельно невозможно, значит, сделал это кто-то другой. Или связали её уже мёртвую. В общем, это совершенно точно не самоубийство, а что именно — смогу сказать позже.
Натан кивнул, не сводя пристального взгляда с тела, которое медики аккуратно грузили на складные носилки.