Степан же не чувствовал сильного опьянения, хотя выпил не меньше других, а, что куда более вероятно, больше многих из своих гостей. Алкоголь не выдерживал конкуренции с нахлынувшими на Степана мыслями, которые заполняя весь объем его мозга настойчиво требовали своего от Степана.
Тишина, пришедшая на смену громкому общению, оглушила собой Степана. У него с каждой минутой всё сильнее и сильнее начинала болеть голова. Степан выпил без закуски ещё порцию водки, закурил сигарету, усевшись в кресло. На большом экране телевизора шёл какой-то видеоклип, но Степану не было до него никакого дела и он, поднявшись, выключил телевизор.
— «Странно всё очень странно. Откуда я знаю этого человека. Мы никогда не были знакомы, а ощущение такое, как будто мы знакомы целую вечность или даже больше. Кто вложил мне это в голову. Он же настоящий офицер и, причем белый офицер — ваше благородие».
Степан, ощущая непривычное, абсолютно новое для себя чувство, подошел к стоящей в углу шашке. Аккуратно взял её в руки и начал разматывать тряпку. Через несколько секунд шашка, во второй раз предстала перед ним в своем истинном облике. Степан не мог оторвать свой взгляд от отдававшего могильным холодом металла. Он отчетливо видел своё отражение, затем оно начало расплываться, уступая место чему-то другому, чего по своей физической природе не мог отразить от себя, даже начищенный до блеска металл. Степан не на шутку испугался, отстранил шашку от глаз и потянулся за очередным стаканом. Выпив дозу, почувствовав её внутри Степан — вернулся к шашке. Страх не отпустил его окончательно, но непреодолимое желание увидеть что-то необычное или убедиться, в том, что видение ему лишь пригрезилось, было сильнее. Конечно, подобная смелость подогревалась спиртным, и Степан взял шашку в руки снова.
Галлюцинации не было или она повторилась вновь, но Степан затаив дыхание и боясь, лишний раз двинуться, наблюдал странную картину. Площадь поверхности полотна шашки была ничтожна для просмотра, только в какую-то секунду, не спрашивая Степана, видение переместилось в его голову, приобрело полную объемность, и Степан не только видел Резникова в форме времен гражданской войны, но и чувствовал запах табака и мрачного застолья в доме деда Прохора. Рядом с Резниковым сидел Выдыш одетый так же в военную форму в звание поручика. Напротив Резникова сидел дед Прохор. Его лицо выглядело страшно запуганным. Глаза не могли скрыть, что здесь происходит что-то жуткое.
— «Его же убили. Не Паша его зовут» — пронеслось в голове Степана.
Знакомые фигуры двигались, открывали рты, но звука не было. В какой-то момент Степан увидел, что Резников быстро поднял к верху наган, — и тут же Степана оглушил выстрел. Это был единственный звук, — и тут же видение пропало на несколько секунд. Степан почувствовал, что у него трясутся руки. Что-то иное на время вытеснило картинку, и сообщило Степану, что то, что он видел, произошло прямо сейчас, и он был свидетелем этого.
Видение появилось вновь. Теперь дед Прохор неподвижно лежал, уронив голову на стол, а Резников с Выдышем спокойно о чем-то разговаривали без звука для Степана. — «Не встретимся больше Степан», где-то на заднем плане проскользнуло воспоминание. Резников поднялся из-за стола, закурил папиросу и отчетливо произнёс.
— Спокойной ночи господин прапорщик.
Степан застыл от слов, шашка быстро поблекла и Степан, не заворачивая её в тряпку, упал на диван животом вниз.
— «Господи, как сильно я напился. Ужасно напился, или всё это…’’
2
Любой прожитый год в жизни оставляет свой след, и если не можешь почувствовать каждую отметку на этом пути, то это не означает, что этого нет.
Незаметно мелькают дни. Обыденно на глазах меняются времена года и, кажется, что не будет этому окончания. Не задумываешься ни на секунду о том, что время имеет свойство двигаться очень быстро и делает оно это постоянно. Просто, кажется, что совсем не спешит оно, когда тебе только исполнилось шестнадцать, не ускоряется и, когда уже стукнуло двадцать пять. От двадцати пяти до сорока пяти всего лишь двадцать лет, но каким огромным может показаться это время, и даже если идет оно не совсем удачно, и возникают множественные проблемы, то всё одно не исчерпываемым видится главный отрезок жизни. И, конечно, будет множество возможностей обязательно всё исправить, направить в нужное русло, затем облегченно вздохнуть, сказать самому себе, что вот и я добился всего того, что необходимо для того, чтобы в свои сорок пять быть ничем не хуже остальных, а может и лучше. Но, к сожалению, не всегда удается исполнить задуманное. Простое не поддается тебе, не открываются тебе многие двери, что так любезно распахнулись перед многими твоими друзьями. Вот тогда начинаешь в первый раз реально ощущать насколько, торопится время, насколько безжалостно оно к тебе. Чем дальше, тем становится хуже, и в какой-то момент ты понимаешь, что предательское время разогналось слишком быстро. Не успеваешь за ним, задыхаешься, а оно не хочет даже оглянуться в твою сторону, что уж говорить о том, чтобы оно остановилось на какой-то миг, подождало тебя.
Тогда каждый год чувствуется всё сильнее и сильнее. Ночи становятся коротки. Всё меньше спишь, а догнать ускользающие от тебя время уже не можешь. Просто нет ему до тебя больше дела. Если раньше оно таскало тебя в своём накладном кармане, от этого и казалось тебе, что никуда оно не спешит. Но в один прекрасный день, места для тебя в этом кармане не оказалось, и ты вылетел наружу. Сначала цеплялся за его штанину, затем и вовсе оказался в свободном положение, побежал что есть сил, закричал так, что стало больно внутри, но всё бесполезно. Теперь сквозь слёзы каждого ушедшего дня, ты понимаешь, как быстро двигается время.
Так же в один из обычных дней Степан понял, что всё надежды, которые питал он долгие годы, превратились во что-то подобное ненужному праху, пыли или стали они бесполезными воспоминаниями о том, что может только причинить собой боль и уже ничего больше.
День сегодняшний, каждый божий раз становился продолжением дня вчерашнего. Завтрашний точно также заменял день ушедший, от этого незаметно и о уже давно замкнулся круг. Множественные интересы всё чаще утомляли, не принося собой должного удовлетворения, а пустота одинаковых, скучных и совершенно одиноких вечеров становилась всё более и более привычной. Неделя делилась на две части. Если первые её пять дней Степан находился в расположение описанного выше, то выходные ему ещё хоть как-то удавалось спасти, но цена спасения с каждым разом становилась всё более неподъемной. Большое количество спиртного всё труднее переваривалось. Понедельник оказывался сущим кошмаром, а безысходность, раз за разом смеялась над ним, смешивалась с непобедимой рутиной. Суббота с воскресеньем манили к себе призрачной химерой, но за ними никуда не деваясь, уже в тысячный раз стоял мерзостный понедельник…
…Наладить семейную жизнь Степан так и не смог. Сколько было приложено им для этого усилий, мог оценить только он сам и больше никто. Окружающие не понимали его. Некоторые сочувствовали, многие осуждали, но встать на его место не захотел бы ни один из них. Конечно, исходило это от того, что каждый из них понимал, что сумасшествие нельзя принимать за основу, как делал это Степан. Только если бы даже удалось как-то удалить этот, в общем-то, правильный вывод, то всё равно нашлось бы что-то иное, лишь бы не повторить несчастный опыт любви Степана к Веронике.
Сколько он был с Вероникой в браке, сколько времени был он с ней уже разведен, не имело значения. Она изменяла ему, будучи официальной женой, она доводила его до слёз и нервных срывов, не имея официального штампа в паспорте. Он её любил, она его нет, но при этом она никогда не оставляла его без своего внимания. Зная его слабость к ней, она играла этим и делала это очень умело, можно сказать профессионально. Хотя не нужно было ей для этого особых талантов, потому что Степан сам пихал свою несчастную голову в петлю, и пусть эти слова имели переносный смысл, за исключением нескольких театральных попыток, но он действительно был готов на всё, лишь бы она сохраняла своё порочное внимание к его персоне.
Многократно не замечая, как выглядит со стороны, он унижал себя. Придумал себе формулировку своего странного поведения. После этого, не имея сил постоянно сдерживать боль внутри себя, начинал рассказывать о своих семейных неудачах всем подряд. И это становилось ещё одним нехорошим дополнением, в его и без того нелегком положение. Многие в разные годы пытались давать ему советы. Обнаружить, доказать, что Вероника к счастью далеко не последняя женщина на земле. Только всё слова понимания и поддержки действовали на Степана, только в том случае если он сам хотел услышать их или был сильно раздражен, устав от очередных проделок своей любимой Вероники. Правда, всё это действовало лишь теоритически и на коротком отрезке времени. Стоило на горизонте появиться Веронике, как всё это пропадало в одно мгновение, а если Вероника, наслаждаясь своими новыми проектами, не спешила напомнить о себе Степану, то всё равно размышления об изменениях в личной жизни не держались в голове Степана слишком долго. Стоило ему остаться одному, как Вероника мысленно тут же представала перед ним.
ebooksa