А. А. Прокоп

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я — однолюб — любил говорить он, и только самый большой скептик мог не согласиться с этим утверждением, потому что за двадцать с лишним лет Степан доказал это, как самому себе, так и всем знавшим его в течение этого времени, или меньшего, разницы от этого не было никакой.

Вероника уходила, приходила. Он её искал, звонил, сходил с ума. Она обещала, но на её пути всё время появлялись куда более интересные, на данный день мужчины, и Степану оставалось только ждать, когда Вероника вернется к нему снова. Сколько было пролито слёз, знает только всевышний, сколько обещаний давала она, кокетливо играя словами, знает лишь Степан, да и он уже не сможет провести подсчёт точно.

Были за двадцать лет моменты, когда Степан пробовал исправить порядок вещей и заводил отношения с другими женщинами, имел близость, даже грезил далеко идущими планами, но в такие моменты обязательно появлялась Вероника. Она просто и ненавязчиво раскаивалась или напротив предъявляла Степану кучу претензий, из которых его виновность выглядела несомненной и полностью доказанной. Он с этим очень быстро соглашался и, как уже понятно всё возвращалось на круги своя.

Вполне, может быть он бы и не пил. Может, не тянулся бы к тематике, того, что так хорошо ложится на пьяную голову. Не волновали бы его убиенные большевиками мученики, не вызывали бы слёз из глаз подвиги русской отчизны, в деле освобождения братьев славян. Может быть…

…Было бы всё по-другому, но была Вероника, а её отсутствие очень хорошо сочеталось с душевными переживаниями. Не только о ней самой, но и обо всём остальном, что легко и просто проникало в душу, оставленную Вероникой на время, чтобы раз за разом выдавливать из неё, и глаз пьяные, и не очень слёзы.

* * *

…— Успокоитесь Павел Владимирович. Я вас вызвал всего лишь в качестве свидетеля. Что вы трясетесь, как припадочный. Вы же сам юрист по образованию, и насколько я знаю, по должности тоже — угрюмо с расстановкой произнёс Калинин.

Перед ним сидел Павел, который приехал, точнее, примчался сюда по первому звонку от Калинина, который сам не звонил, а доверил столь важное дело своему подручному Гопиенко.

Нервная трясучка не отпускала Павла. Он всё время ёрзал на стуле. Бегло раз за разом оглядывал скудное убранство кабинета, где на самом видном месте размещался портрет главного лица государства.

— Я не имею ничего общего с уголовными делами и никогда не имел с этим ничего общего — запинаясь, произнёс Павел.

— Вы проговорили одно и то же дважды. Мне уже хорошо известно об этом — улыбнулся Калинин, внимательно смотря Павлу в глаза.

— Я привёз к этому деду Степана Емельянова, Пашу Выдыша и больше нечего. Я даже ни разу не вышел из своей машины.

— Степана Емельянова я приглашал к себе сегодня, но меня сейчас интересует, человек по фамилии Выдыш. Согласитесь с тем, что это довольно странная личность. Человек, у которого практически нет никакого прошлого. Вроде, есть такой гражданин, есть номерок паспорта, есть банковские карты, регистрация. Но тут же, вроде нет ничего, от того, что прошлое его чем-то основательно размыто.

— Я не знаю ничего об его прошлом. Мы познакомились в тот день, когда он принял меня на работу в их фирму по совместительству. Я уже говорил вам об этом в прошлый раз.

— Скажите Павел Владимирович, вы так сильно нервничаете, от того, что я вас пригласил сюда во второй раз или, от того, что это произошло второй раз в течение четырех дней, или всё-таки вы мне упорно что-то не договариваете?

Павел демонстративно выдохнул и ответил, как можно спокойнее, но при этом он старался прятать глаза от глаз Калинина, который в свою очередь хотел от Павла обратного.

— Да я нервничаю из-за всего этого. Мне кажется, что вы меня подозреваете.

— Нет, Павел Владимирович, до этого у нас пока дело ещё не дошло и думаю, что вряд ли дойдет. Вызвал я вас, как раз насчет Выдыша.

— Вы его подозреваете?

— Этого я вам сообщать в любом случае не стану. Хотя если честно, то всё совсем непросто.

— Понимаю — произнёс Павел.