– Прямо рай, – сказал Кляйн. Гус бросил на него резкий взгляд.
Павел только отвернулся от картины, улыбнулся:
– Но любому раю приходит конец. Даже однорукому.
– И чем кончился ваш?
– Наш? А как обычно, – он махнул культей.
– Они зашли слишком далеко, – сказал Гус.
– Да, – сказал Павел. – Как и говорит Павел, они зашли слишком далеко. Если потеря одного члена приближает к Богу, рассуждали они, то новые потери приближают еще больше.
– Меньше значит больше, – сказал Гус.
– Меньше значит больше, – подтвердил Павел. Снова сел. – И всё из этого вытекающее.
– Рамси был с этим согласен, – сказал Гус.
– Иерархия, осуждение людей с малым количеством ампутаций, кабала, фарисейство. Они стали черствыми, жадными. Как жаль.
– Но ты не смирился, – сказал Кляйн.
– О, я смирялся, – ответил Павел. – Сперва. Несмотря на сомнения, я отсек свою ступню.
– Правда? – сказал Гус с удивлением.
– Как видишь, друг Кляйн, это малоизвестно. – Он обернулся к Гусу. – Равно как ты, Павел. Я сделал то, что должен был сделать. – Он вернулся к Кляйну. – Или вы, друг Кляйн. Я хранил ампутацию в тайне, в ботинке, как вы свои пальцы. Я этим не горжусь, мистер Кляйн.
– А потом? – спросил Кляйн.
– А потом остальные начали распускаться всё больше и больше. Я оставался двойкой, а их ампутации росли в числе, и они отмежевались от меня. Наконец я собрал тех, кого смог, и ушел.
– Удивлен, что они позволили вам уйти.
– «Позволили» – пожалуй, не то слово, – ответил Павел. Он достал рубашку из-за пояса, потом потянулся, чтобы ее задрать. На левом боку Кляйн увидел четыре круглых рубца – пулевые ранения. – Как и вас, друг Кляйн, меня не желали отпускать. Не обрати я уже на свою сторону других, издох бы в канаве. Но мои товарищи приняли меня и исцелили, и теперь мы здесь.
– И теперь мы здесь, – повторил Кляйн.