И очередной коридор.
Дверь. Кабинет. И вновь женщина. Она была крупной, но не сказать, чтобы толстой. Скорее уж кость ее была массивна, а характерное просторное одеяние монахини лишь подчеркивало эту массивность. Себастьяну местных монахинь встречать не доводилось, и потому нынешнюю он разглядывал, любопытства своего не скрывая.
Костлявое лицо.
Жесткие носогубные складки. Подбородок упрямый, выпяченный, будто она даже теперь, окруженная лишь бумагами, все одно воюет. Впрочем, с иными бумагами и повоевать не грех.
— Чем могу помочь? — а голос вот оказался мягким, ласковым даже.
На подбородке — родинка черная.
Нос с горбинкой.
А брови вот выщипала, слишком уж ровны и аккуратны. И выходит, что Серая сестра не чужда мирских забот.
— Мы с вами беседовали, — Катарина поклонилась.
И мра Борнхильдер коснулась сложенными ладонями лба.
— Боюсь, я все одно не понимаю, что именно вам нужно, — она поднялась, и оказалась на голову выше Себастьяна. К слову, взирала мра Борнхильдер на него с преочаровательнейшею кротостью, которая никак не увязывалась с огромною ее фигурой.
Никак отметились в роду не только люди.
— Личные дела предоставить не могу…
— А впечатления? — Катарина развернула кресло.
Кабинетик директора был невелик. Он с трудом вместил, что стол, что стул, что пару шкафов, которые распирало от бумаг.
— Впечатления… — она пожевала губами. — Впечатления, многоуважаемая, не то, на что стоит опираться в вашей работе.
А взгляд похолодел.
— Послушайте, — Катарина не собиралась уходить. Она сцепила руки на груди. И голову наклонила чуть вперед, будто собираясь боднуть упертую монахиню. — Я понимаю, что вы не настроены обсуждать… личные дела ваших выпускников. И это благородно…
Мра Борнхильдер хмыкнула.
О да, благородство — не та материя, которая была ей понятна.