Ловец бабочек. Мотыльки

22
18
20
22
24
26
28
30

…и еще…

…еще…

Катарина провалилась в этот обволакивающий голос, как в сон. И не сказать, чтобы этот сон был вовсе кошмаром, но и легким его нельзя было назвать.

…снова пробуждение.

Палата та же. Хризантемы в вазе. Желтые занавески, задернутые плотно. И не понять, день за окном или ночь. Да и самого окна не видно, если оно вовсе существует.

Голова болит.

И тело.

Особенно рука. Катарина попробовала поднять ее. И пусть не с первой попытки, но у нее получилось. Что с ней? Пальцев за бинтами не видать.

— Утра доброго, — дверь палаты распахнулась. — Мне сказали, что вы, наконец, соизволили открыть глаза… и знаете, я уже начал волноваться…

Князь, как всегда, был великолепен.

Белый костюм. Черная рубашка. И галстук серебристый, с нитью. Галстук был особенно хорош и особенно раздражающ. Как и огромный веник роз, которым князь помахивал, будто желая отогнать двоих медсестер и суховатого, строгого вида мужчину.

— Столько спать, право слово!

На плечах князя папахой возлежал белый халат, на темных волосах возвышалась полотняная шапочка, завязки которой спускались до самых плеч.

— Больной нужен покой!

— А кому не нужен, — князь смерил врача снисходительным взглядом. — Вам вот тоже покой не повредит, однако же это не повод превращать его в вечный. Тем более интервью она как-то дала…

Катарина искренне удивилась. Она не помнила, чтобы кому-то успела дать интервью.

— Это… особый случай.

— Я тоже особый случай, — князь взмахом руки отстранил доктора. И белые крылья халата взвились, заслоняя Катарину от медсестер. — Меня, знаете ли, завтра высылают…

…а медсестры были прехорошенькими.

Беленькая и худенькая, вся какая-то воздушная, зефирная даже, и смуглявая брюнетка с алыми губами. При виде их Катарина испытала острый приступ злости.