С племяшками ее дела не будет.
Заполошные бабы. И пустоголовые.
Чудище кивнуло и когтем тыкнуло в Васькино плечо многострадальное, мол, продолжай.
— А еще жохи[2] залетные той неделей куролесили. Малютку на перо подняли, но наши с того в обиду крепкую вошли и сделали им начисто[3].
— Трупы где?
— Так это… жмуров яманщик[4] один берет. И рыжьем платит.
— А вот это уже любопытно, — чудище похлопало Ваську по плечу. — Ты давай, дорогой, пой, что за яманщик, где обретается, не стесняйся. Ночь у нас долгая, времени хватает…
Васька сглотнул.
Одно дело так языком ветра гонять, свои-то, узнай, точно банки б поставили[5], но не до смерти, а для науки и вразумления, ибо негоже честному вору балакать о делах воровских, пусть и со тварями страхолюдными. А вот сдай он кого… коль дознаются… тут уж одними банками не отделаешься, перо в бочину присунут и яманщику тому отвезут.
— Я… я не знаю, — он зажмурился. — Я ж не по мокрому делу! Я честный жох!
Тварь бить не стала.
Коготочком подбородок подняла и ласково так спросила:
— А что знаешь?
— Знаю… знаю… — Васька только заглянул в глаза желтые, что злотни, и разом накатило этакое желание рассказать обо всем и сразу… а после покаяться и в монастырь. И вправду, мысль показалась предивною. Чем в монастыре плохо?
Кормят.
Крыша над головою есть.
— Знаю, что он не из наших… что чистенький… навроде как купчина? А может, вообще штымп[6] какой… с ним Пихта базлает… когда нужда приходит. Слышал только, что он… ну вроде как жмуров прибирает так, что после с концами. Салмаки, хоть бы все перерыли, и кусочка не найдут…
Чудище молчало.
Ждало продолжения. И коготь от Васькиной шеи не убирало. И в сей миг особенно остро осознал Василий всю никчемность прожитой своей жизни. Двадцать два годочка… а что он сделал?
Пил.
ebooksa