Цветные карандаши

– У тебя глаза на затылке, и куда более зоркие, чем у всех нас!

– Не более чем у любого, кто прислушивается к своим предчувствиям, – ответила она, поправляя светло-зеленые очки.

Шарлотта Да-Фонсека принадлежала к числу крупнейших экспертов по цвету, хотя начала заниматься им попросту назло судьбе. Когда она заканчивала университет по специальности «Нейробиология», ее научный руководитель, которого она терпеть не могла, спросил, какую тему она выбрала бы для будущей диссертации.

– Цвет, – ни на миг не задумавшись, ответила она.

– Вы шутите? – удивился тот.

– И не думаю, – мягко и с милой улыбкой возразила Шарлотта. – Вы не хуже меня знаете, что цвет – всего лишь иллюзия. Что он, как говорит Мишель Пастуро, существует, лишь пока мы на него смотрим. На земле не найти двух людей, которые видели бы цвета совершенно одинаково. Лично я не способна поддаться этой иллюзии, а значит, мне повезло, и я, в отличие от вас, могу судить со стороны.

Преподаватель наконец разглядел в слепой красотке, которая ходила с собакой-поводырем, блестящий ум. Он помогал ей и всячески ее поддерживал. Три года спустя Шарлотту приняли в Национальный центр научных исследований, и сразу на высокую должность ведущего научного сотрудника. Еще через несколько месяцев Мехди Ток, главный редактор «Франс Интер», прослышав о необычной специалистке, предложил ей работу. Канал задумал цикл популярных передач о последних научных открытиях в области цвета. Каждый выпуск следовало приправить занятными историческими анекдотами, столь обожаемыми широкой публикой. Шарлотта согласилась с одним условием: радио не будет использовать ее физический недостаток как рекламный ход. Спустя месяц испытательного срока выяснилось, что у ее подкастов больше всего подписчиков.

После рождения дочери Шарлотта взяла в центре длительный отпуск, чтобы заниматься ребенком. Известность в СМИ позволяла ей печататься во многих журналах и очень прилично зарабатывать, хотя от публичных выступлений и приглашений на телевидение она неизменно отказывалась, не желая, чтобы вместо достижений науки в области восприятия цвета зрители обсуждали ее слепоту.

Так что лишь сотрудники Дома радио и ее близкие знали, что голос, объясняющий, к примеру, что с чисто физической точки зрения и вопреки нашим ощущениям синий цвет более теплый, чем красный, принадлежит человеку, никогда не видевшему ни красного, ни синего.

* * *

Ровно в восемь утра Адриан Клюзель причесался, как всегда, глядясь в витрину, где были собраны все клюзелевские цветные карандаши разных периодов. Он тщательно уложил длинную рыжую прядь, которая начиналась над левым ухом и рассыпалась над правым. Клюзель безнадежно поискал у себя седые волосы – они хотя бы не так сильно выпадают. При моих заботах, подумал он, хоть сколько-нибудь могло бы появиться. Но нет, не нашел ни одного. Ни единого седого волоса – все яркие, как осенние листья, и облетают так же. На своей расческе он насчитал семь. Деревья за окном превратились в невероятные золотисто-красные камеи.

Он поправил широкий галстук в аквамариновую и белую полоску и вышел из застекленного кабинета, расположенного над рабочим цехом маленькой фабрики.

Четыре поколения детей учились рисовать карандашами «Гастон Клюзель». Четыре предыдущих поколения: нынешние дети предпочитают рисовать на айпадах, а другим родители покупают дешевые цветные карандаши, сделанные в Китае.

Я чувствую себя так, словно иду на эшафот, думал он, спускаясь по кобальтовой лестнице. В руках он держал конверты из крафтовой бумаги, по одному для каждого из работников.

– Все на собрание! – громко объявил Клюзель.

Войдя в цех и приблизившись к полудюжине людей у станков, он сбавил тон.

– Я собрал вас, чтобы сообщить новость, о неизбежности которой вы и сами давно догадывались.

(А давно все догадывались главным образом о том, что Клюзель обожает высокопарные речи, тем самым показывая, кто здесь хозяин.)

– Ввиду угрозы введения внешнего управления с целью не допустить банкротства предприятия, я, как вам известно, сделал все возможное и невозможное, хотя никто меня не поддерживал.

– Дело плохо, – тихонько перевел Артюр.

– А вы, Пикассо, помолчите. И выключите уже это радио! На чем я остановился? Э-э… Да! Вы опасались, что нас выкупит какая-нибудь беспринципная мультинациональная корпорация. Так вот – этого не случится! – объявил он наполовину триумфальным, наполовину убитым тоном. – Вообще-то мы со вчерашнего дня прекратили трудовую деятельность, – добавил он тихо.