Бондиана,

Джеймс еще не решил, насколько подобное обстоятельство может быть опасным или полезным для него самого, но на всякий случай предпочел его запомнить и учитывать в дальнейших расчетах.

Степан вышел на снайпера совершенно иным путем, не через базу, а используя так называемый человеческий фактор. Продавщица из «Друга желудка» не только отлично запомнила раннего посетителя с длинной спортивной сумкой, но и позволила обаятельному старшему констеблю безо всякой возни с ордерами («Ой, да кому они нужны, эти бумажки! Степушка, ну что я вас первый день, что ли, знаю?! Передавайте привет Павлику, что-то он давно не заходит, совсем исхудал, наверное») скопировать запись с расположенной над кассой камеры.

Разговорчивая продавщица также сообщила, что хотя имени покупателя она и не знает, но зато отлично знает, где он живет: в желтом доме с балкончиками, том, что рядом с центральным парком, первый подъезд, третий этаж, квартира налево, звонить три раза (ну и как же, скажите, ей не знать-то, когда у нее как раз в том самом подъезде живет двоюродный племянник мужа сестры соседки по даче!). А еще этот шлемазл постоянно тусит в том самом уже упомянутом центральном парке вместе с бандой «Крысодраконов» («Ой, да какая там банда, Степушка! Юные бездельники, что целыми днями сидят на лавочках и кричат друг другу, какие они крутые да страшные, и трескают пиво на мамкины деньги!»).

А еще ранний покупатель хвастался, что теперь все будет иначе и все наконец узнают, какой он крутой на самом деле, и еще пожалеют, что не ценили («Ой, Степушка, да кто же его всерьез принимает, этого оболтуса? Они вечно такое кричат на своей лавочке!»).

Однако Степан всерьез принял. Прогулялся до желтого дома у парка, поднялся на третий этаж и даже позвонил три раза, как было сказано. А потом обнаружил, что дверь не заперта.

Ну и вошел.

На этом месте доклада подчиненного окончательно помрачневший капитан уточнил почти ласково:

— Степушка, а доложить как положено… или там подмогу вызвать… этого ты, конечно же, сделать не мог?

— Там зона покрытия слабая, — невозмутимо повел огромными плечами Степан. — Ну вы же знаете эти старые районы и дома с арматурой, там вечно связь пропадает. И потом, вы же сами велели действовать по обстановке.

Искренность старшего констебля при этом была на уровне 51 %. То есть связь в том районе действительно порою барахлила, но были ли с нею проблемы сегодня — Степан не проверял.

— По обстановке, Степа, — это не значит одному идти на захват вооруженного киллера.

— Та с него киллер — как с меня балерина! — презрительно фыркнул Степан.

Вживую задержанный выглядел еще более жалким, чем на экране. Та же самая унылая рожа вечно всем недовольного неудачника, разве что немытые волосенки не свисают патлами, а собраны в куцый хвостик, да рубашка порвана.

— А я виноват, что она такая хлипкая? — меланхолично поинтересовался Степан (с искренностью в 84 %) в ответ на укоризненный взгляд капитана. — Я его просто удержать пытался, он же все время падает.

Тут старший констебль не искажал информацию — и в этом заключалась основная проблема с задержанным: допросить сразу же его оказалось невозможно из-за состояния сильнейшего алкогольного опьянения. Энди Таффер не только не мог стоять самостоятельно — он и говорить-то почти не мог. А когда пытался, то нес какую-то околесицу, а потом и вообще заснул на половине фразы. Холодная вода и нашатырка имели временный и не слишком вразумительный эффект, а более радикальных средств протрезвления в аптечке полицейского участка не нашлось.

В итоге Степан с Санчесом уложили задержанного отсыпаться в одной из пустующих камер, решив повременить с допросом до утра, тем более что винтовка с оптическим прицелом, обнаруженная в тайнике под диваном («Тоже мне, тайник! Та я в младшей школе рогатку от матери — и то лучше прятал!»), давала вполне обоснованный повод не только к задержанию «до выяснения», но и к полноценному аресту.

В кабинет начальника Пабло вернулся непривычно молчаливым и словно пришибленным. В ответ на удивленный взгляд Риты пояснил сквозь зубы:

— У него там ожоги. И ссадины. На плечах и спине. Рубашка рваная, вот и… видно.

— Ну и что такого? — не поняла Рита. — Он же пьяный! Ничего не соображает, вот мог и пораниться.

— Да нет же! — Пабло сморщился, словно тухлый лимон разжевал. — Это такие особые следы, характерные очень, их только нейрохлыст оставляет, я видел… — И добавил, обращаясь уже к Джеймсу: — Ну вы знаете, майор, это такая…