Впереди нас ждут тяжелые времена – но когда их не было? Человечество всегда «балансировало на грани». Водородные бомбы, коммунизм, расовые волнения, нехватка воды – проблемы одна хуже другой. Но проблемы не главные, а всего лишь преходящие.
У нас есть три главные и до сих пор не решенные проблемы: бурный рост населения, информационный взрыв и проблема правительства.
Проблемы перенаселенности имеют жуткую тенденцию разрешаться сами собой, когда их не решают рационально. Четыре всадника Апокалипсиса никогда не слезают с седел и готовы отправиться в путь. Проблема информационного взрыва сейчас решается по большей части кибернетиками и электронщиками, а не библиотекарями – и если решения далеко не идеальны, они, по крайней мере, лучше тех, которыми приходилось довольствоваться вашему дедушке. Проблема правительства пока не решена ни «западными демократиями», ни «народными демократиями». (Любой, полагающий, что народ Соединенных Штатов решил проблему правительства, пользуется слишком короткой временно`й шкалой.) Народы мира вовлечены сейчас в долгую, очень долгую борьбу, конца которой не видно, и примеряют концепции одну за другой, подбирая лучшую; в этом конфликте миллионы уже погибли, и вполне возможно, что до 2000 года погибнут еще сотни миллионов. Но не все.
Предсказывая исход, я выражаю и свое мнение, и свое предпочтение. Но мое личное предпочтение по большому счету не имеет значения; то, что мы сейчас переживаем, является эволюционным процессом, в котором личные предпочтения учитываются в лучшем случае статистически. Биологи, в особенности экологи, ходят вокруг идеи о том, что естественный отбор и выживание самого приспособленного больше применимы к группам и тому, как они организованы, чем к индивидуумам. Нынешняя проблема решится в холодных терминах эволюционного выживания, и по ходу процесса обе противоборствующие стороны сделают изменения в структуре своей группы. Система, которая выживет, может называться «коммунизмом» или же «демократией» (последнее предположение мое, я думаю), но в одном мы можем быть уверены: она не будет очень близко напоминать то, что имели в виду Маркс или Джефферсон. Впрочем, ее могут назвать и другим, равно неподходящим неологизмом; политические ярлыки редко бывают логичны.
Потому что сам Человек редко бывает логичен. Но я уверен в Человеке, и моя уверенность основывается на его прежних достижениях. Это ничтожное, злобное, вздорное, нелогичное, эмоциональное – и поразительно живучее существо. Религиозные лидеры верят в духовное спасение Человека; лидеры гуманистов склоняются к вере в его самоусовершенствование за счет собственных усилий, но я не стану оспаривать ни ту ни другую точку зрения. Моя уверенность в нашем виде уходит корнями в историю и покоится в равной степени как на так называемых человеческих пороках, так и на его так называемых добродетелях. В решительную минуту драчливость и эгоизм могут оказаться столь же полезными для выживания человеческой расы, как альтруизм, а ослиное упрямство может оказаться более выгодной чертой характера, чем мирная рассудительность. Не будь это правдой, эти пороки вымерли бы вместе с их носителями еще полмиллиона лет назад.
Я испытываю глубокую и непоколебимую уверенность в Человеке таком, какой он есть, несовершенном и зачастую не вызывающем симпатии, и еще большую уверенность в его потенциале. Какие бы трудности ни обрушивались на Человека, он с ними справится. Он придумывает адекватные ответы на задачи с нелогичными условиями. И эти ответы работают.
Последней из ящика Пандоры вышла сверкающая, прекрасная – и вечная Надежда.
1980. Не вижу нужды что-либо добавлять.
Чем грешней, тем веселей.
Клифф и калории
Как-то раз редактор, которая не любила научную фантастику (и меня вместе с ней), но обожала мои большие тиражи, принимая от меня ежегодный подростковый роман для мальчиков, проворчала, что на самом-то деле она хотела бы, чтобы кто-нибудь писал и для девочек. «Отлично! – сказал я. – Напишу историю для девочек. Когда он вам нужен?»
Она была поражена. Ее оскорбило и вместе с тем позабавило нелепое и самонадеянное предположение, что обычный мужчина может писать рассказы для девочек. Так родилась Падди: я начал писать девчачьи истории от первого лица – но не для той старой ведьмы[60].
Поскольку это не первый рассказ о Падди, позвольте мне представить ее. Ее имя – Морин, прозвище порождено проблемами с избыточным весом[61]. Она вечная первокурсница и живет в маленьком университетском городке где-то в Неверленде, США. Ее отец преподает антропологию, курит трубку и читает – пока ее мать, настоящий человек эпохи Возрождения, делает все остальное. Еще у Морин есть невыносимый младший брат (все младшие братья невыносимы, уж я-то знаю – я сам был одним из них).
Я так привязался к Морин, что в конце концов помог ей избавиться от лишнего веса, переименовал в Подкейн и перенес на Марс (вместе с ее невыносимым братом). А время от времени она неожиданно появлялась под другими именами в других научно-фантастических рассказах.
Между тем Морин по-прежнему ходит на занятия и живет в своем кампусе в Невер-Неверленде. Я намеревался выпустить целую книгу рассказов о Падди под названием «Мужчины невыносимы». У меня хватит историй на один увесистый том, правда я их пока еще не перенес на бумагу. Одна из них («Мама и животный мир») так и зудит мне в ухо, чтобы я ее написал, – а персонаж рассказа, маленький серый ослик по имени Мистер Дженкинс, все смотрит на меня скорбным взглядом. Я мог бы написать рассказ в любой момент, как только у меня полностью высвободится хотя бы один рабочий день и не будет никаких других дел… ну, скажем, в 1997 году…
Три других рассказа также почти готовы, можно сесть и написать их, и этого было бы достаточно для книги.
И все же… и все же – не устарела ли Падди? В этом кампусе не бывает бунтов, а девушки не едят горстями контрацептивы (а даже если и так, о сем предмете громко не распространяются). Там нет проблем с наркотиками. Короче говоря, я описал жизнь колледжа давно прошедших дней.
Только не поймите меня неправильно. Моя юность пришлась на «ревущие двадцатые», и тогда творились те же вещи, что и сейчас… но не в открытую. Когда я был первокурсником в колледже, ближайшая точка с марихуаной была в аптеке, в ста ярдах от университетского городка; за Г. или К. нужно было пройти еще квартал. Ну а контрабандную (освобожденную от налогов) выпивку можно было достать и в самом кампусе, и снаружи в любое время суток.
Гадаешь, пользовался ли я какими-то из этих благ? А вот не твое дело, дружок.
Что же касается секса, то каждое поколение думает, будто это оно изобрело секс, и каждое поколение глубоко заблуждается. Кое-что из нынешних новинок по этой части было банальностью и в Помпеях, и в викторианской Англии, различия – если таковые вообще имеются – заключаются только в степени скрытности.
ebooksa