– Сплю как убитый, – улыбнулся Поплавский. – Наверное, что-то снится. Не помню.
– Хорошо, хорошо.
Хромов беспокоился. В пациенте слишком много жизни и бодрости. На этом этапе так быть не должно.
– Что с вашими мыслеобразами? Как дела на Проксиме Центавра?
Поплавский поморщился, посмотрел в пол, потом на потолок, потом снова прямо на Хромова.
– До сих пор молчит. Не знаю почему.
– Вы осознаёте, что эти… скажем так, рассказы были симптомом болезни?
– Да. – Поплавский коротко кивнул.
– Я должен предупредить вас, что, несмотря на успешное лечение, есть вероятность, что состояние может снова ухудшиться. Поэтому мы пока не выпускаем вас. Мы должны быть уверены, что вы в порядке.
– Я понимаю, конечно…
– Славно.
Ему нравилось разговаривать с Поплавским. Образованный, вежливый и удивительно умный. Кажется, он даже умнее, чем пытается выглядеть. И именно это беспокоило Хромова.
– Слушайте. – Хромов вдруг вспомнил идею, которая недавно приходила ему в голову. – А вы не думали попробовать себя в писательстве?
– Писать книги? – ухмыльнулся Поплавский.
– Да. Вот эта ваша история… Она очень хорошо написана. Качественно, красивым языком. Мне кажется, вы могли бы переработать это в хорошую большую литературу. Если правильно к этому отнесётесь.
– А правильно – это как?
– Как к плоду вашей фантазии.
Поплавский пожал плечами.
– Может быть. Наверное, можно попробовать. Вам что, понравилось?
– Можно и так сказать.