Ген подчинения

22
18
20
22
24
26
28
30

— А как выглядел этот призрак?

— Это был Коленька, — вздохнула Галина Георгиевна. — Точно как я его помню… К сожалению, тогда не существовало фотографий, только дагерротипы. Нужно было не двигаться по полчаса. Коленька был таким живым ребенком, таким непоседливым, что невозможно было заставить его стоять смирно! Мне предлагали сделать посмертный дагерротип, но я отказалась. Хотела помнить его живым.

— И никакого изображения у вас не сохранилось? — спросил Василий Васильевич.

— Отчего же? Есть чудесный портрет. Когда Коленьке исполнилось пять лет, я заказала его у самого Аврелия Чернокрылова, сразу как тот иммигрировал. Кисть ему приходилось держать в клюве, но работал он намного быстрее всех известных мне художников. А зрительная память просто непревзойденная. С ним Коленьке не приходилось позировать так долго.

Я ожидала, что портрет висит в спальне хозяйки и размером как минимум метр на полтора. Но оказалось, что он хранится в нижнем ящике секретера в ее кабинете — комнате, где повсюду были расставлены корзинки с вязанием и разложены узорные салфеточки.

Размером портрет был с небольшую книжку и лежал в лакированной шкатулке, заботливо обвязанной в салфетку. С него на меня посмотрел самый обыкновенный мальчуган: курносый, рыжеватый, веснушчатый, в коротких штанишках и с независимым выражением лица. В нем трудно было уловить сходство с Галиной Георгиевной или с херувимом, изображенным на надгробном памятнике. Но талант художника я не могла не отметить: чувствовалось, что мальчишка замер из большого одолжения, что вот-вот ему надоест стоять смирно и он понесется с картины вскачь.

Что-то в нем было очень знакомое, как будто я где-то видела эти вихры и это курносое лицо… Да, точно! Видела! Галерея Розанова, она же Городской художественный музей. Только там мальчик стоял как будто в другой позе…

Напрягшись, я вспомнила. Примерно полгода назад открыли постоянную экспозицию Аврелия Чернокрылова, и там, в частности, были выставлены его карандашные наброски. В том числе и с этим мальчиком: играющим с мячом, грызущим яблоко… Даже подпись я вспомнила: сын вдовы Бойко. М-да.

…Все-таки с приходом фотографии мы многое потеряли. Например, если бы не фотография, я могла бы зарабатывать на жизнь портретами или рисовать наброски для газет. И не встречаться с людьми, которым нужна моя помощь, и не думать о том, что я не гожусь в помощницы сыщика!

— И вот так он и выглядел, как на портрете? — спросил Василий Васильевич, приблизив морду к портрету вплотную, чтобы рассмотреть его как следует.

— Один в один, — подтвердила Галина Георгиевна.

— Но вы ведь видели его издалека, — сказал шеф. — Лица могли не рассмотреть, особенно в темноте.

— Быть может, я не могла разглядеть его во всех деталях, но я готова покляться, что черты примерно те же самые! — возразила она. — Поэтому сперва я подумала на какую-то отраву или наркотик, которую подсыпают мне в еду. Однако повара я сменила первым, и несколько дней даже сама покупала себе еду в булочных, все время в разных. Это тоже не помогло.

— Но вы уверены, что это был именно ваш сын, а не какой-то случайный мальчик? — спросил шеф.

— Мать всюду узнает своего ребенка, даже полвека спустя, — последовал спокойный ответ. — Конечно, это не мог быть он, но сходство изумительное. Поэтому я все больше и больше склоняюсь к тому, что стала жертвой тщательно подготовленной мистификации.

— Да, действительно, ситуация странная, — подтвердил Василий Васильевич. — Почти наверняка вы правы. Обещаю вам, что брошу все силы на расследование этого дела. Бесстыдство этих мошенников поражает воображение, их нужно наказать!

По резким движениям хвоста шефа я видела, что он абсолютно искренен.

Галина Георгиевна вздохнула.

— Прошу вас только, если эти мошенники каким-то образом используют для махинаций живого мальчика… Не сдавайте его полиции, а приведите ко мне. Я хочу посмотреть на ребенка, который так похож на моего Коленьку!

Шеф тут же ей это пообещал.