– Язык у вас какой, полон канцеляризмов, – непонятно к чему констатировала Муравьева.
– Мне крайне трудно общаться с людьми. Поэтому я пользуюсь заученными штампами.
– Понятно, – женщина молча сделала глоток из чашки. – А я-то вам зачем?
– В вашей плазме имеются антитела, которые уничтожают бактерии вируса и обращают его мутации. Вся деревня заражена этим вирусом. Вы спасете тысячи человеческих жизней.
– Я помогу вам, – решительно заявила Муравьева, – но только при условии, что с Дашки будут сняты все обвинения.
– По рукам, – согласился мальчик.
– Значит, летим в Партизаны?
– Летим.
* * *
После нескольких процедур Муравьева приходила в себя, гуляя по садам господина Чернышева.
– Я всегда любила это время года тут. Прозрачная прохлада, тишина, и листья мягко опускаются на землю. Там, далеко в Подмосковье, еще вовсю идет лето, а тут уже наступают первые заморозки, – Зинаида Ивановна подняла лист винограда и внимательно рассматривала его . – Что там, от Дарьи нет вестей?
– Пока нет. Но мы ищем.
– Недостаточно хорошо вы ищете!
– Пожалуйста, Зинаида Ивановна, давайте без истерик. Вы устали, я тоже устал.
– О нет! Я не устала, я истощена! Ваша деревня сосет из меня кровь, а вы ни черта не делаете для Дарьи! Что говорит эта Пантелеева?
– Говорит, что Даша уже труп, и мы никогда ее не найдем. Не пытать же нам ее в самом деле!
– На кладбище искали?
– Конечно, и не раз. Мы обыскиваем каждый дом, каждый подвал. Обрыскали все горы и пещеры. Прочесали трижды лес. Ее нигде нет, как сквозь землю провалилась.
– Какой день пошел с ее исчезновения?
– Двенадцатый.