— Как жаль, — искренне вздохнул Аполлон. Его солнечная корона выцвела, он весь сделался мрачный и алеющий, как облака, догорающие на закате.
— Аспара не создается по желанию, — сказал Одиссей Фокс. — Однажды муж пытался спасти свою неизлечимо больную жену. Он любил её больше всего на сете, и пытался, снова и снова, но не мог выдавить из себя ничего, кроме грязи. Его заполнили отчаяние и непонимание… но они не вытеснили любви.
Все посмотрели на детектива с удивлением, и у каждого это удивление было своё: равнодушное у Аполлона, злое у Артемиды, непонимающее у Афины. И искреннее, жадное удивление у Стивена. Ведь он узнал невидимый голос, который помог ему справиться с грязью и спасти жизни, направил в самый трудный момент.
— Муж был готов отдать всё, что угодно, даже жизнь, чтобы спасти её, — рассказывал Одиссей, отрешённый и спокойный. — Но не мог. Тогда жена попросила закончить её жизнь. Она устала мучаться, а у неё уже начинался долгий приступ, эти приступы длились днями. Циклы страданий… Муж решил, что отступать некуда, и выстрелил в жену.
Артемида взглянула на смертного с интересом.
— И пока она умирала у него в его руках, он попытался в последний раз. Его страдание было настоящее и невыносимое… но он не смог создать аспару, и жена умерла.
Стивен скорбно опустил голову. Он знал такие истории не по рассказам.
— И только когда он осознал её смерть, у него выступили капли аспары, — сказал Одиссей, его напряжённое лицо напоминало маску. — Но этими каплями уже нельзя было спасти его жену. Они спасли других.
— Какая душераздирающая история, — с интересом сказал Аполлон.
— Откуда ты её узнал? — тихо спросила Афина, но человек ничего не ответил.
— Слезы неба не приходят по твоей просьбе, — сказал он Стивену. — Небо должно заплакать само.
Истощённый целитель поднял на него глаза, и на его лице явственно читалось, как же смертельно он устал.
— Бедный мальчик, — вырвалось у Одиссея, потому что Стивен напоминал ему сына, которого он давным-давно потерял. — Я тебя освобожу.
Глаз Фокса почернел, целиком, словно что-то тёмное залило его изнутри. Пустая глазница заполнилась чернотой, а ладони стали как базальтовый пепел. Боги дёрнулись, но не успели ничего сделать — остатки теллагерсы вырвались из Стивена и впитались в ладони Одиссея. Они снова были дома.
Воздух вокруг взвыл и содрогнулся, Аполлон и Артемида пытались отбросить странного человека от своего драгоценного теллари — но Афина сопротивлялась из последних сил. Ведь богиня поняла, что ещё ничего не кончено.
— Она исчезла, — прошептал Стивен, оглядывая свои худые руки. — Она ушла!
Он был чист, как новорожденный.
Одиссей поднялся, сжимая тело Аны в руках, и вспомнил её лицо: смеющееся, любопытное, горестное, озарённое надеждой. Понимание, острое, как гладкая игла истязателя, проткнуло его сердце и душу: он не хочет мира без Аны, без её сумасбродных волос мир теряет цвет. Желание, горячее и будоражащее, как витое острие истязателя, скрутило живот, сжало руки: он хочет Ану, он влюбился в неё и жаждет увидеть, как она улыбнётся. Любой ценой, прямо сейчас.
Теллагерса вырвалась из Одиссея яростным взрывом, разлетелась широким веером, чёрной короной — и вся до капли стянулась в сияющую слезу, не богов, а человека. Призванная впервые за столько лет, аспара пришла к Одиссею свободно и легко, без страданий.
Поражённые олимпиары отступили и замерли, глядя, как капля упала в мёртвое тело, как секунды спустя Ана вздохнула и открыла глаза. Её волосы были безмятежно-светлые, с перламутровым отливом.