САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

22
18
20
22
24
26
28
30

 А в это время за Жоркой стала собираться очередь из сплошь подозрительных личностей, желавших освежиться прокисшим пивом.

 Жорка, конечно, не испугался каких-то подозрительных личностей, каждая из которых могла легко пришить его за одну только водку, не говоря уже о куче денег, собираемой для сдачи гнусной буфетчицей.

 Ну, да, Жорка был не из пугливых, но он стал чувствовать себя неуютно под доброжелательными взглядами дюжины добропорядочных российских граждан, которые пришли попить прокисшего пива только потому, что на водку они не имели.

 А буфетчица всё считала, всё выуживала, пересчитывала и, наконец, – очередь увеличилась ещё на полдюжины добропорядочных граждан – выдала Жорке пять бутылок водки и три скомканные кучи денег. Выдала и заботливо посоветовала пересчитать деньги.

 Жорка хотел, но за стол, куда он, было, уселся для пересчёта денег, стали подсаживаться желающие освежиться прокисшим пивом (и не только им одним) Жоркины сограждане.

 К слову сказать, трезвый Жорка никогда не лез на рожон, потому что трезво оценивал свои силы, ограниченные известным увечьем. Поэтому он, в силу своего трезвого рассудительного состояния, не стал дразнить толпу водкой и деньгами, но рассовал всё это добро по карманам и борзо смылся из забегаловки.

 Когда Жорка прибыл на станцию, где его поджидали коллеги, и когда они вместе пересчитали деньги, выданные гнусной буфетчицей, оказалось, что она кинула Жорку на ползарплаты. Обнаружив, мягко говоря, недостачу, Жорка сорвался с резьбы и запил прямо на производстве. При этом он щедро угостил водкой своих коллег. И от водки, первоначально покупаемой только для размена денег и только для дальнейшего неприкосновенного хранения, скоро не осталось ни шиша. А так как в тот исторический день Жорка не работал, то вечером он приполз домой на бровях. Дома бывший интернационалист доел индивидуальный неприкосновенный запас, а затем переполз к Сакурову и стал догоняться той водкой из общественного НЗ, которую ещё не всю выпил страждущий по утрам Варфаламеев.

 «Какая редкая сволочь! - изумлялся Сакуров, выслушав рассказ пьяного односельчанина и имея в виду известную буфетчицу. – Обсчитать инвалида, заведомо зная, что ему будет нелегко одной рукой пересчитать всю ту мелочь, которую она напихала в сдачу!?»

 «Почему редкая? – удивлялся Жорка. – Меня так уже не раз кидали…»

 «Не может быть!» - не верил Сакуров.

 «Может. Я год назад на рынке веник покупал за пять рублей, а денег – один четвертной билет. А в руке – авоська с ерундой какой-то. А веник нужен. Ну, кое-как достаю четвертной и прошу торговку сунуть веник мне подмышку, а сдачу – в нагрудный карман…»

 «Ну и?»

 «Ты не поверишь, но торговка, честно глядя мне в глаза и призывая Бога в свидетели, какая она честная баба, недодала червонец…»

 «Не может быть!»

 «Я не понял: у вас там, в Грузии, что, не обсчитывали?»

 «Ещё как обсчитывали, но инвалидов – никогда!»

 «Что ты говоришь», - бормотал Жорка и выпивал очередной стакан из общественного неприкосновенного запаса, а Сакуров думал, как бы Жорка не пошёл объединяться с Семёнычем. 

 Глава 42

 Думал Сакуров не зря, потому что объединение таки состоялось. В принципе, оно не могло не состояться, потому что не такой человек был Жорка, чтобы пить в одиночку. Семёныч тоже был не такой человек. К тому же он, как упоминалось выше, выгнал всех на хрен. В том числе – несостоявшегося пасынка с оставшимися отпускными. Свои деньги Семёныч потратил на одну генеральную покупку безалкогольного содержания, поэтому ему его бесперспективное одиночество показалось особенно невыносимым, и он сам припёрся к Сакурову, у которого уже заседали Жорка, Варфаламеев и Мироныч. Жорка с Варфаламеевым просто пьянствовали, а Мироныч ещё и привыкал к поросятам. Ну, и к остальному хозяйству.

 Сакуров в этот день пахал вместо Жорки, благо начальница станции ему благоволила и палки в колёса насчёт подмены «занемогшего» односельчанина не ставила. И благо работа не требовала особенных профессиональных навыков плюс специальное топливно-энергетическое образование.