«Я тоже!» - хорохорился Мироныч.
«А тебя, старый хорёк, я вилами приколю, если снова увижу, как ты возле наших поросят отираешься, - обещал Жорка. – На все вилы ты мелковат будешь, но у меня есть сломанные, всего с двумя зубьями».
«Ну, всё, ты меня достал!» - орал Семёныч и бежал за пистолетом. Вовка привёз ему патронов, поэтому бывший почётный таксист чувствовал себя уверенно. Он доставал из укромного места заветную пушку и палил в Жорку. И скоро вся честная компания, и Семёныч в том числе, чихала, кашляла и плакала, потому что и патроны к газовой пушке крутой сынок Семёныча покупал где-то по блату особенно ядрёные.
«Жалко, я не писатель, - думал Сакуров в сенях, куда выскакивал подышать свежим воздухом, - а то можно было бы замутить такой романище, что куда там Гоголю с Достоевским…»
Двадцатого февраля отмечали день рождения Семёныча. И стукнуло ему шестьдесят три года. Патроны к тому времени у Семёныча кончились, поэтому торжества прошли почти без эксцессов. Сакуров с Жоркой снова не пили, но подарили Семёнычу пятьсот рублей. Виталий Иваныч притаранил литр самогона, а Гриша презентовал Семёнычу шкуру убитого им накануне зайца. Варфаламеев преподнёс бывшему столичному таксисту изящную коробочку из-под перстня, который бывший лётный штурман вложил в дело. В изящной коробочке предполагалось хранить бесценный глаз Семёныча, и последний был тронут, хотя не преминул заметить, что где перстень, а где глаз.
Без подарков припёрлись Мироныч и военный. Мироныч списал Семёнычу часть долга в одно ведро картошки, а военный обещал подарить Семёнычу полевой телефон. Насчёт полевого телефона Семёныч тотчас загорелся и посадил военного на второе почётное, после себя, место.
«А на хрена ему полевой телефон? – «корректно» поинтересовался Виталий Иванович. – Для того, чтобы бы с кем-нибудь по нему говорить, нужен ещё хотя бы один» (76).
«Ну что ты всё…» - хотел завестись Семёныч, однако военный предварил это дело.
«Насчёт ещё одного будет трудно, но можно, - заявил он, - потому что один телефон, который я подарю Семёнычу, у меня личный, а второй придётся изымать из военной комплектации».
«Ну и сколько он будет стоить?» - с плохо скрываемым сарказмом интересовался Жорка.
«Я думаю, за литр спирта договоримся», - подмигнул ему дубовый военный.
«Только не со мной! – ухмыльнулся Жорка. – Стану я давать литр спирта за списанное десять лет назад барахло».
«Нет, он опять?! – вопил Семёныч. – Человек обещает мне такую вещь, про которую в любом кино, которое про войну, показывают, а он… Да я сам выставлю за второй телефон литр спирта!»
«Ну, и кому мы его поставим?» - начинал лебезить Мироныч, которому всякое говно в хозяйстве годилось.
«Петьке Варфаламееву, во!» – торжественно обещал Семёныч.
«Спасибо», - благодарил вежливый Варфаламеев.
«А можно и Миронычу», - алчно подстрекал военный, запасшийся в своё время полусотней списанных раритетов и не знавший, кому бы их сбагрить хоть за что.
Глава 44
Пятого марта Жорка снова поехал за пенсией. Вернулся он десятого, пьяный и злой. Сакуров как раз вернулся с работы и кормил подросших поросят. Мироныч в это время прятался в своём дровяном сарае, куда его загнал Дик. Дело в том, что Жорка придумал не просто так кормить окрепшего и вымахавшего в собачью сажень дармоеда, но попутно натаскивать его на хозяина. Надо отдать должное Дику, он оказался смышлёным кобелём и уже через месяц кормления сосисками не в шутку бросался на Мироныча. Но что самое интересное, такое поведение годовалого питомца нравилось его хозяину, потому что чем злее зверь, тем целее добро. И, если бы не гадские соседи, пресекавшие завывания голодного кобеля с помощью милиции и повсеместно расплодившихся адвокатов, сидеть бы Дику в городской квартире на коротком поводке. Причём сидеть без сосисок, куриных косточек, сухого собачьего корма и даже без хлеба, потому что хлеб кусался тем больше, чем старше и жадней становился Мироныч.
В общем, Сакуров кормил поросят, Мироныч сидел в сарае, Семёныч с Варфаламеевым подыхали с похмелья возле японского телевизора за самоваром, а Жорка долбил в запертую дверь своего соседа.
ebooksa