Овердрайв

— Эй, ты совсем сбрендил? — произношу я, покрываясь нехорошим потом и уже начиная понимать, что где‑то что‑то пошло не так. Не должно всего этого быть.

— Дура ты, Пуля, — звучит в трубке его спокойный голос. — Дура.

— Я знаю, Герунь, — пытаюсь я улыбнуться. — Я знаю, мой хороший. Я непроходимая тупица. Только ты дай сереньких, а? Нужна хорошая пурга. У тебя есть ещё минут десять.

   Слышно как он усмехается.

— Тебе ещё жить да жить, Пуля, ага? Целых десять минут!

— Гер, я не понимаю.

— Хы… А ты напряги мозги, курица дешёвая.

   Курица? Дешёвая? Так ты меня ещё не называл, аяврик. В постели я была "долбоёбище ты моё", на кухне — "Жанка–куртизанка" и "Чика", по работе — официально: "Пуля".

   Лысая башка попривык к темноте, осмотрелся и теперь отважился показать половину своего бычьего торса. Снизу его, наверное, поторапливают. Интересно, сколько вас там, таких быков, на одну хрупкую леди?

— Не суетись, Никита хренова, — между тем говорит Гера своим непередаваемым баритоном, от которого я даже сейчас готова сомлеть. — Как там у Некрасова… Служенье муз не терпит суеты, да?..

— У Пушкина, Герунь.

— А–а… Да и хэ с ним, — усмехается он. — Ладно, заболтались мы с тобой. А тебе ведь нужно жизнь повспоминать, попрощаться с этим бренным миром… Давай, короче.

— Гер, не время для шуток, честное слово!

   Я уже осознаю, что всё кончено, но дурацкий комок, подкативший к горлу мешает сосредоточиться и начать думать.

— Ну, это кому как, — ржёт Гера и что‑то там откусывает. Наверняка жрёт бутерброд с колбасой, покрытой срезом огурца и листиком салата. Под аппетитное чавканье, хрупание и сопение я наконец‑то соглашаюсь всё понять.

— Ладно, Пуля, давай кончать, — деловито покашливает он. — Сейчас сообщение поступит из "Тянь–Шаня", шумно будет, так что некогда мне с тобой.

— За сколько ты меня продал? — зачем‑то спрашиваю я. Какая мне, казалось бы, разница, за сколько.

— Дорого, — отвечает он после небольшой паузы. Я вижу, как крошки зеленоватой от салата пережёванной колбасы падают на стекло на рабочем столе. Он всегда очень неаккуратно ест. — Ты столько не стоишь, Пуля, поверь.

   Верю конечно. Ну ладно, хоть не продешевил мой милок. Пяток процентов уйдёт, как обычно, какому‑нибудь детскому дому. Или центру реабилитации инвалидов. Гера сказал, когда я спросила, какие грехи он замаливает такими переводами: "Ты дура, чика. Я безгрешен. За эти копейки с зарплаты сирого мента я покупаю себе самую дорогую в мире вещь — добрую репутацию".

   Юрий Деточкин, мля…