— Участковый.
— И что ему надо?
Конечно, я знаю, что нужно Гусейнову. Мне тоже нужно задать ему кое–какие вопросы.
Я прокалываю вилкой глазунью и макаю хлеб, а Полина Леонтьевна нежно смотрит на меня. Её халатик распахнут.
Я протягиваю руку и мажу желтком её большую белую грудь.
— Сначала доешь!
Полина Леонтьевна смеется. Люблю, когда она так смеется. Интересно, будет ли она смеяться, когда услышит о Мажаре.
***
В опорном пункте "Ла–Рошель" капитана Гусейнова не оказалось.
— Выехал на место — сказал из‑за монитора участковый Какулин.
Какулин изучал страницы потенциальных преступников в соцсетях. Он ещё не заработал на автомобиль, поэтому обходил свой участок виртуально.
— Когда выехал?
— Ну и вопросы у тебя, Валера.
Пришлось ехать к Гусейнову домой. У Гусейнова было много квартир, жен и детей, но я знал, что он живет один, далеко за городом, в доме, напичканном самой крутой техникой.
Уже через час я был в деревне. Прыгал по кочкам под музыку "Рэд Снэпэ", нюхал коровье дерьмо и давил тупых кур, которые сами бросались под колеса. Куры — не гуси, за них не наказывают.
У подножия особняка стоял "туарег"… Гости. На всякий случай я дал задний ход. Свернул на какой‑то въезд "Щорса". В конце тупика сидела бабулька. Она поднялась и замахала костылями.
Я вылез из машины, чтобы успокоить её. И тут раздался выстрел. Пуля просвистела совсем рядом — шустрая, горячая — застряла где‑то в заборе. Вторая пробила стекло открытой двери. Следующая все‑таки попала в цель — оглушила, обожгла ухо.
В ответ одноухий Ван Гог уложил Гогена выстрелом в грудь.
У этого Гогена был отличный костюм. Я не сомневался, что в его кармане удостоверение сотрудника спецслужбы.
Зажимая рану рукой, я поднялся с земли и посмотрел на бабульку. Ей повезло меньше, чем мне. Она разбросала костыли и руки у своей калитки, никому не нужная, кроме квочки с цыплятами.