Толяныч посмотрел ванну. Ну и не такая уж блевотина, а в пене так и вообще не видно. Крот по-братски протянул ему полстакана пузырьков и янтаря. Толяныч охотно выпил:
— Не хочу. — Шампанское бродило в голове подобно паломнику в пустыне. Он поерзал, устраиваясь поудобнее. — Водка есть?
— Вылезай, сука!!! Вот, блин, огрызок — ему теперь водки подавай!!! А бабу не хочешь?
— А есть? — проявил Толяныч слабый интерес.
Состояние легкой подвешенности облегчало жизнь. Пузырьки шампанского поднимались со дна желудка — Толяныч очень хорошо представлял себе весь процесс, словно смотрел внутрь себя через узкое темно-зеленое горлышко: пузырьки уже проникали в пищевод, а дальше непостижимым образом накапливались под черепом как бы слегка щекоча мозг. Голова была легка. А если бы дирижабль надуть с помощью шампанского, он полетит?
— Вылазь, говорю. Жратва готова.
— О! Это дело! Уже иду. — Толяныч бодро вскочил — Ох, бляха-муха!!! — В голову прилила кровь, лучше б она этого не делала. Он схватился за душевой шланг, в первую очередь ища поддержки. — А все-таки, водка осталась?
— Осталась, осталась. Мойся давай — смотреть на тебя не могу.
— Не смотри. — и Толяныч сделал вид, что опять садится в пену, из которой был рожден несколько секунд назад. Не только сделал вид, но и какой-то миг был готов действительно рухнуть. — Ох… Мама! Роди обратно!
Кротельник плюнул в сердцах и, выматерив его последними словами, захлопнул дверь. Пришло пересилить себя и действительно вылезать. В коридоре сидела Матрена, завернувшись в собственный хвост и толянычевы спортивные штаны.
— Ах ты, моя умница, ах, моя разумница! — сипло похвалил Толяныч кошку и облачился. С кухни доносился запах съестного и пение Крота.
— …Знаешь, за что хочется выпить? — навалился через некоторое время на столешницу локтями Толяныч, наливая себе водки.
— Ну? — Заинтересовался Серега, подался вперед, словно ожидал услышать небывалое откровение.
— Просто так. Давай за это и выпьем… Кстати, а куда девчонки подевались?
— Ушли. Сначала Светка на работу отчалила, а Ольга осталась. Вы там еще покувыркались, потом она тебя в ванную потащила. Ну вы дали джазу! Целый концерт закатили. У меня голова была, как торшер, а ты еще и того… Уж она-то повизгивала. Молоток! Ладно, давай еще маханем. И как ты об эти мощи не оцарапался? — Сам Крот издавна отдавал предпочтение плотным и крепким бывшим спортсменкам.
«Значит все-таки Ольга» — отметил про себя Толяныч и попытался вспомнить хоть что-нибудь. Бесполезно. Это даже не сбой, это провал в памяти.
— Нормально не поцарапался. А что же ты, сучок дранный, мне малютку поломал? — припомнил он.
— Так ведь ковра у тебя нет — вот и получилось. Мы ж со Светкой не в петушином весе, понимать надо. Матрас я заклеил, а вот основа… Не бжи, Родригес, я тебе с какого-нибудь рейда новую принесу. А может и ковер заодно.
— Ты добрый, Серега. — С Кротом Толяныч дружил аж с четырех лет и имел возможность оценить, каков из него добытчик. Отличный!
Они посидели немного, маханули еще по одной за дружбу, и Серега сказал, что пора собираться. Тем более, что Мурзик любил точность. Не очень-то это характерно для цыгана, но такой вот он, Мурзик.