Арена

22
18
20
22
24
26
28
30

Дэнми посмотрел на яблоко, и наваждение прекратилось, вздохнул: это было почти сотое яблоко за день, и вгрызся в сочную розовую мякоть.

Тихо наступила осень. Желтые листья с сухим шорохом покидали деревья, падали на землю и на ребячьи волосы. Пошли дожди. Как-то ночью Эргино проснулся, сам не понял отчего: в туалет не хотелось, никто не шумел. Только в комнате было холодно, словно наступила совсем зима, а нет ни дров, ни угля. На все окно висела луна. «О, — подумал Эргино, — завтра будет ясно» — и тут увидел сидящего на кровати Дэнми. Дэнми был одет, вроде как собрался уходить, но еще не время — и сидит, ждет, сгорбившись, низко опустив голову и закрыв глаза, что-то шепча; Эргино подумал: молится.

— Дэнми, — прошептал, позвал, стараясь не разбудить остальных, — ты чего?

Дэнми открыл глаза, увидел Эргино.

— Ты чего не спишь? — опять прошептал Эргино и умолк, охваченный ужасом, холодным, липким, особенным, который возникает, когда ты сталкиваешься со сверхъестественным. Ибо в глазах Дэнми висело по луне, которая сияла за его спиной; и еще Дэнми улыбался. Такой странной, страшной и красивой улыбки Эргино никогда не видел и понял, что Дэнми — существо из ада. Эргино оцепенел, точно замерз. Дэнми же, продолжая улыбаться, наклонился и поцеловал Эргино в губы, Эргино пронзила боль, будто в самое сердце, сплетение нервов, а потом их ослепила светом своим луна, и Эргино познал тьму страстей человеческих.

Весь следующий день Эргино убегал от Дэнми. Казалось, воздуха ему не хватало. Дэнми не отводил от него за завтраком и обедом взгляда, а Эргино смотрел в тарелку и сглатывал ужас, не мог ничего есть.

После обеда Дэнми поймал Эргино за руку в толпе детей:

— Почему ты не разговариваешь со мной?

Эргино рванул руку, словно она была не его, не живой, отлетела бы, и не жалко, убежал на галерею, полную колонн и желтых листьев. Сел там на холодные высокие перила и зажмурился. День был мрачным, серым, тяжелым, от таких болит голова и хочется спать, больше ничего, ну и проигрываются битвы и состояния. По каменным плитам звонко, хитро застучали каблуки. Эргино понял: сам дьявол пришел за ним.

— Не сиди на перилах, — сказал за спиной Дэнми, — упадешь.

— Я летать умею, — огрызнулся Эргино, сжал кулаки, заплакал от напряжения. Дэнми молчал, стоял в тени. Эргино слышал его дыхание, сладкое, будто он только что ел малину. Ветер закружил между колоннами листья.

— То, что мы сделали, — это… неправильно, — выдавил Эргино, сжал голову руками, зарыдал, — это грех… Мы будем гореть за это в аду.

— В аду? — переспросил Дэнми. — В аду? — и засмеялся, разбил что-то дорогое, хрустальное. — Ты боишься ада? Огня, — взмахнул руками, — этих, как там, серных озер?

— Да, — сказал Эргино, — боюсь.

Он весь дрожал. Дэнми неслышно, куда делись его каблуки, подкрался к нему, приблизился, обнял, погладил по голове совершенно по-матерински.

— Не бойся, — сказал он, — ничего нам за это не будет. Кто ж об этом узнает?

Эргино закричал, оттолкнул его, ударил, начал отряхивать истерично одежду от его прикосновений, отпечатков.

— Не трогай, не прикасайся! Ты омерзителен! Ты дьявол!

Дэнми засмеялся опять, смех его пронзил Эргино, как стрелы святого Себастьяна, он зажал уши ладонями.

— Не смей смеяться!