– Надеюсь на то. Надеюсь…
Андреас стоял перед двумя «распальцованными», и улыбался. Пока местные бандиты, носившие обклеенные дешёвыми переводными голограммами с видами средних пальцев куртки-бомберы, размахивали перед его лицом самодельными нунчаками, он размышлял с отстранённым видом. Не теряя, впрочем, контроля над окружающей действительностью. Сливавшиеся в монотонный гул однообразные матерные выражения нисколько не мешали, а вот летящая в лицо деревяшка прервала эту полусонную медитацию.
Он сдвинулся вперёд и в сторону на пару дюймов, перехватывая оружие, и помогая бившему его подонку ускориться ещё немного. Подсечка и толчок бедром, краткий полёт и кирпичная стена. «Готов». Второй «распальцованный», дыша перегаром, полез куда-то за отворот бомбера, и огрёб нунчаками по черепу, сложившись вдвое.
Дрезина посмотрел на треснувшие деревяшки, хрустнул соединительной цепочкой, и отбросил остатки оружия в нещадно вонявшую сточную канаву. И вот там-то его взгляд и зацепило…
В Старый город «ищеек» направляли только по двое. И обязательно в сопровождении неприметного человека в городском камо, с повадками то ли бывшего десантника, то ли разведчика… Доктор Грей в последний год притащил очень много своих знакомых и сослуживцев, и Комплекс иногда казался армейским тренировочным лагерем, а не лабораторией. Но Андре выбил из своего наставника разрешение на самостоятельные походы, причём буквально – стремительным ударом табуреткой на экзамене по рукопашному бою. Старый капитан долго смеялся, потирая ушибленный бок, но позволил своему ученику бродить по неблагополучному району в одиночку.
То, что Дрезину страховали, по меньшей мере, пятеро, Андре знать не полагалось.
Именно в трущобах Гнейес и наткнулся на странные «дырки». Обычные круги он видел чуть ли не с закрытыми глазами, и без всяких приборов, а после очередной смены рабочей вакцины-«бормотухи» – начал чувствовать их вибрации. Словно гудящие струны огромной бас-гитары, задетые великанским медиатором в невообразимой дали.
Часы, встроенные в коммутатор, негромко прогудели. Дрезина достал ингалятор, и впрыснул в носоглотку «бормотуху», сморщив нос от отвратительного запаха и вкуса. «Словно гнилой апельсин пополам с печенью нюхаешь, – подумал он, сдерживая желание чихнуть, и запрокинув голову. – Интересно, это Доктор придумал, или само получилось?»
Сейчас Андреас явственно чуял новую, незнакомую вибрацию. От прежних низких и гулких она отличалась тонкостью и излишней высотой – словно древняя бормашина вгрызалась в зуб на сверхвысоких оборотах. Чихать хотелось ещё сильнее, в носу свербило, и немного побаливала голова.
«Кажется, здесь, – Дрезина шажками подбирался к канаве, над которой чуткая аппаратура его очков рисовала призрачную синеватую тень тени – дрожащее ничто, фиксируемое по микродвижениям его, Андреаса, зрачков. – Да. Это что-то новое. Едва заметное. И ноет, как комар летней ночью, раздери его чума. Интересно…»
И он с лёгкостью перепрыгнул через канаву, целясь прямо в центр тени. Сердце замерло, как всегда сладко затихая в подобные моменты, вонючий воздух рванулся в лицо, а сумерки полуразрушенной улицы сменил режущий глаза синий свет…
Гнейес попытался вдохнуть, но диафрагма не слушалась, словно парализованная. Далеко впереди, нависая над отчётливо изгибающейся линией горизонта, изломанной и резкой, всходило гигантское иное Солнце. Синие лучи обжигали глаза, в глотке стояла резкая аммиачная вонь, уши заложило… Тело начало действовать само, не обращая внимания на паникующее сознание – рывок назад, оттолкнуться, и прыгнуть спиной вперёд в чёртов «круг», в рвущей жилы попытке спастись, выжить, снова дышать…
…Он с хлюпаньем и диким, рвущим горло кашлем обрушился прямо в нечистоты. Молодого человека сразу же стошнило желчью, и он едва не захлебнулся, но внутри разума билась только одна мысль: «Я смог! Я прошёл через „дырку“, и вернулся! Я видел другое солнце!» И аромат сточной канавы показался ему в тот момент слаще, чем благоухание самых прекрасных роз…
– …Дрезина! Дрезина ты стоеросовая! Слышишь меня? – голос Грея доносится словно сквозь слой ваты, или воды, или… «Кого он зовёт? Меня?» – Салага, очнись, мать твою резиновую!
Удар по щеке. Ещё оплеуха. Голова мотается, словно чужая. Это не задевает, скорее наоборот – позволяет ещё глубже погрузиться в себя, отрешаясь от мира вокруг. Вселенная трясётся, содрогается, стучит резиновыми колёсами каталки по металлическим порожкам длинного коридора. Свет ламп проносится над ним, и он хочет закрыть глаза, но не может – тело не слушается. «Что со мной? Что случилось? Почему я голый?» – ленивые мысли шевелятся в черепе, переваливаясь от стенки к стенке, колыхаясь, расползаясь…
Голос доктора Каннингема тоже слышен издалека, распахнувшиеся двери обдают его замедленным скрипом:
– Везите сюда! В капсулу!
– Герних, ты кретин, это опытный образец! – это Грей. Кажется, капитан чего-то боится. «Я не опытный. Я очень опытный!» – мысль щекочет изнутри смехом, но вместо него снова приходит рвота, и его переваливают на бок. Глаза пересохли. Болят.
– Срать я хотел на образцы, регенератор работает! Если его не погрузить в раствор, он сдохнет на хрен… – «Кто сдохнет? Я? Да что ж это такое-то…»
– Но кролики всё равно сдохли, профессор… – это незнакомый голос. Новый сотрудник? – Раствор не калиброван, наны…