Сеть

Аисты шумными группами устремились к этой игрушечной куче; вели себя они при этом так же возбуждённо и беспокойно, как когда отправлялись за свёртками с яйцами. Только одна из птиц вертела головой и с явным непониманием наблюдала поведение соседей. Да, этот был тот же самый аист.

Пока прочие, галдя и отталкивая друг друга, подскакивали возле кучи игрушек, торопливо, словно лягушек из пруда, выхватывая игрушечные машинки из кучи, отщепенец нашёл себе занятие поинтереснее.

Склонив голову набок, словно петух, разглядывающий червяка, он внимательно изучал пищащих птенцов в своём гнезде. Затем, словно ножницы, широко разинул клюв – и заглотил одного из птенцов.

Другие аисты тем временем уже возвращались с добычей – у кого-то в клюве была зажата пластиковая гоночная машинка, у кого-то металлическая грузовая с облупившейся краской.

– Дети птичьи, а игрушки – почему-то человеческие… И вообще, у того, кто писал эту психопрограмму, руки, извиняюсь, из задницы растут – птенцам нужнее червяки и личинки, – пробормотал я.

Кэлинеску молча улыбнулся.

Аисты, поскидав свою добычу в гнёзда, устроились рядом с птенцами. Казалось, им ничего больше не нужно в этой жизни – такими успокоенными и умиротворёнными они выглядели.

Но нет – то ли заскучав, то ли ещё по какой-то причине, они вдруг стали развлекаться странным образом. Вы не слышали, как смеются птицы? Я тоже. Но крики их напоминали смех: «Кха! Кха! Кха-кха!» При этом птицы, вытягивая шеи, смотрели в одну сторону – на аиста, склевавшего собственного птенца. Тот вертел длинноносой головой, поглядывая чаще, чем на других, на давешнюю «даму», потом, спружинивая длинную шею в букву «s», прятал голову то под одно, то под другое крыло, пытаясь спастись от надоедливого гама. Наконец, он не выдержал, и, взмахнув крыльями, взлетел.

Покружив под потолком, он направил свой полёт к куче игрушек. Спикировав к ней, он коснулся пола лапами, как шасси, и в три подскока, словно кукурузник на поле, остановился.

Прочие птицы, все, как один наблюдавшие за ним, замолкли, словно по команде.

Аист, бродя возле заметно поредевшей кучи игрушек, казалось, высматривал и выбирал. Потом он развернулся и, высоко поднимая ноги, направился в противоположную сторону.

Другие аисты, восседающие на своих гнёздах, тут же вновь подняли гвалт. Отщепенец остановился, потоптался нерешительно, и вернулся к куче игрушек.

В этот момент сверху, из-под потолка, раздался звук – оглушительный короткий свист, напоминающий помеху при настройке концертной аудиоаппартуры.

Аисты замерли и съёжились. Затем вяло, словно нехотя, по одному начали покидать гнёзда.

Те, кто взлетал, выглядели и вели себя так, словно их выгоняли из гнёзд. Они медленно и низко над гнездом совершали круг, пытались сесть в него, но тут же, словно током отпугнутые, вспархивали, крича негромко и печально, вновь кружили. Затем всё повторялось, и, видимо, поняв, что теперь уже не удастся усидеть на прежнем месте и смирившись с этим фактом, птицы поднимались выше, выше.

Из их беспорядочного кружения в воздухе начали заметно выстраиваться правильные линии. И когда они совершенно ясно оформились в две колонны, птицы, медленно и широко взмахивая крыльями, направили свой полёт к углу под самым потолком.

Если напрячь зрение, там можно было разглядеть нечто вроде вентиляционного люка без решётки, это был просто чёрный провал, который засасывал птиц.

Они явно не желали туда лететь, хотя и направлялись именно к люку. Но перед ним каждая птица притормаживала полёт, и весь её вид – трепещущие с хлопаньем крылья, поза, свидетельствующая о желании отпрянуть, – говорил о нежелании проникать в люк.

Несмотря на усилия птицы, её словно бы хватала и утаскивала внутрь невидимая рука.

– Не очень-то они хотят туда лететь… – заметил я.