Барнс кивнул:
– Ищите.
Затем они отправились в Капитолий – обосновывать необходимость новых законопроектов, которые хотел внести президент.
Хольцман объяснил собравшимся правоведам и законодателям, что необходимо усилить контроль за химреакторами и исходными материалами, которые могут использоваться при производстве нексуса. Двигаясь из зала в зал, он то и дело проходил через детекторы собственной же разработки – все были с одной незаметной уязвимостью. Он заверил очередную сенаторшу, что давать ребенку-аутисту нексус – такое же преступление, как обкалывать его героином. Сенатор пожала им руки и сказала, что пересмотрит свои взгляды. К тому времени Хольцман хотел только одного: добраться до туалета и принять собственные же опиаты, чтобы хоть чем-то заглушить отчаянное презрение к самому себе.
– Зачем вы взяли меня с собой? – спросил он Барнса.
– Вы – уважаемый ученый, Мартин, – ответил тот с фирменной жутковатой улыбочкой. – Вам доверяют больше, чем любому сотруднику спецслужб и правоохранительных органов. И вдобавок вы – национальный герой.
Хольцман хмыкнул и скрепя сердце продолжал лицемерить.
В четыре часа Барнс его отпустил и ушел на другую встречу. Хольцман был измотан до предела, покрылся липким потом и сгорал от желания принять очередную дозу, но все было позади, он пережил этот страшный день и поклялся, что больше никогда не воспользуется опиатами на работе – только дома, чтобы уснуть или снять боль.
Он вышел из Капитолия и поковылял вниз по лестнице, когда впереди увидел ее. Рыжие волосы. Светлая кожа в веснушках. Лиза Брандт. Они не виделись много лет. Она заметила его и бросилась навстречу. На ее лице не было ни радости, ни злобы, только тревога.
– Мартин!
– Лиза… Сколько лет, сколько зим… – Свободной рукой он дотронулся до ее плеча. – Что ты здесь делаешь?
– Лоббирую интересы одного правозащитного движения. Мартин, до нас дошли страшные слухи. – Она сверлила его напористым взглядом, и он вспомнил, какую страсть когда-то пробуждал в нем этот взгляд, какое влечение… – Вы держите у себя детей-аутистов…
Хольцман искательно заглядывал в ее глаза. Неужели он ей совсем безразличен?
– …и ставите над ними
Он ошалело смотрел на нее и мечтал поцеловать эти губы или забиться в темный угол, сбежать, провалиться под землю.
– Ты меня слушаешь, Мартин?! Детей похищают! Ты что-нибудь об этом знаешь? Ответь мне!
Наконец до Хольцмана начало доходить, о чем она говорит. Он заморгал:
– Я… Лиза… Я…
– Ты
Она на секунду замолкла, переводя дух, и Хольцман увидел биение голубой жилки на ее дивной шее. Она совсем не изменилась за пятнадцать лет, все такая же красавица. Тогда ему было сорок, он был профессором в университете, а она – его двадцатипятилетней студенткой.