Позади него раздался грозный волчий рык. Негодяй моментально застыл на месте и, изумлённо открыв рот, стал медленно поворачивать голову назад. В этот момент двое его дружков шарахнулись в разные стороны.
Джек прыгнул на Вована и, свалив его на землю, вцепился ему в плечо, — тот взвыл на весь лес от боли. Костик уже подобрал палку и бежал к ним, намереваясь ударить собаку, но пёс обернулся к нему, страшно лязгая зубами. Внезапно я вспомнила, что и сама далеко не так безоружна. Мои глаза тут же «включились», и я, быстро проникнув в нездоровый организм Костика, представила, что в его голове происходит настоящий салют с фейерверком. Он в ужасе схватился за голову, пошёл, ослеплённый, и врезался в сосну. Я повернулась к толстяку, но тот убежал сам.
Воспользовавшись замешательством подонков, я схватила свои вещи и, свистнув Джеку, унеслась прочь быстрее лани.
Я сочла разумным не рассказывать бабушке о попытке изнасилования в лесу, чтобы не волновать её.
Посреди ночи я проснулась от странного шума и едкого запаха дыма. Что-то гудело и трещало за окном. Подозрительный свет шёл с улицы, неровно освещая комнату. На стенах плясали рваные отблески. Треск. Пламя. Пожар!
Я выскочила в одной пижаме на крыльцо и увидела, что наши ворота полыхают огнём, — видимо, их облили бензином и подожгли, — а во дворе почему-то валялся труп козы. Мне едва удалось сбить пламя, оно уже собиралось перекинуться на сарай. Спасибо Алексею, соседу, пришедшему на помощь. Выйдя в кальсонах и шлёпанцах на босу ногу, он, ничего не говоря, помог потушить огонь и так же молча ушёл.
Утром я обнаружила на двери своего дома сделанную углём надпись крупными буквами: «ВЕДЬМА, УБИРАЙСЯ ВОН ИЗ НАШЕГО ГОРОДА!»
В магазине и на улице со мной не здоровались, бабки крестились при моём появлении и испуганно перебегали на другую сторону дороги. По всей вероятности, этот город окончательно объявил мне войну. И я приняла для себя нелёгкое решение…
Вечером мы с бабушкой на кухне пили чай. Случившееся минувшей ночью мы предпочли не обсуждать, и тягостное напряжение молчаливой тревоги повисло в нашем доме.
— Расскажи мне о моём отце, я ничего о нём не знаю. Почти ничего, — попросила я, нарушая молчание.
— Ты никогда не спрашивала… — бабушка отчего-то всегда избегала тем, касающихся моих родителей.
— Раньше я считала, что так будет лучше, но теперь я хочу это знать. Всё, что только можно.
— Хочешь знать, почему ты такая? — неожиданно спросила она, отставляя чашку в сторону.
— Какая?
— Непохожая на других в этом городе.
— Я давно это чувствую, но сейчас уже просто нет сил притворяться и делать вид, будто всё нормально. Ведь всё очень НЕНОРМАЛЬНО, бабушка! И я боюсь, что если в ближайшее время не выясню, из-за чего это происходит, то просто сойду с ума или что-нибудь ещё случится ужасное…
Бабушка подошла ко мне и, обняв за плечи, принялась утешительно гладить меня по волосам.
— Какой бы ты ни была, внученька моя, и что бы ни говорили о тебе злые языки, ты всегда будешь для меня самой родной, самой любимой и самой доброй на свете девочкой.
— Похоже, что никто кроме тебя так не считает… — горько усмехнулась я, и глаза мои невольно защипало от готовых хлынуть слёз, вызванных острым ощущением несправедливости.
Вдруг бабушка резко отстранилась от меня, лицо её, всегда добродушное, запылало гневом.