Я беду от тебя отведу

22
18
20
22
24
26
28
30

Позади него раздался грозный волчий рык. Негодяй моментально застыл на месте и, изумлённо открыв рот, стал медленно поворачивать голову назад. В этот момент двое его дружков шарахнулись в разные стороны.

Джек прыгнул на Вована и, свалив его на землю, вцепился ему в плечо, — тот взвыл на весь лес от боли. Костик уже подобрал палку и бежал к ним, намереваясь ударить собаку, но пёс обернулся к нему, страшно лязгая зубами. Внезапно я вспомнила, что и сама далеко не так безоружна. Мои глаза тут же «включились», и я, быстро проникнув в нездоровый организм Костика, представила, что в его голове происходит настоящий салют с фейерверком. Он в ужасе схватился за голову, пошёл, ослеплённый, и врезался в сосну. Я повернулась к толстяку, но тот убежал сам.

Воспользовавшись замешательством подонков, я схватила свои вещи и, свистнув Джеку, унеслась прочь быстрее лани.

Я сочла разумным не рассказывать бабушке о попытке изнасилования в лесу, чтобы не волновать её.

Посреди ночи я проснулась от странного шума и едкого запаха дыма. Что-то гудело и трещало за окном. Подозрительный свет шёл с улицы, неровно освещая комнату. На стенах плясали рваные отблески. Треск. Пламя. Пожар!

Я выскочила в одной пижаме на крыльцо и увидела, что наши ворота полыхают огнём, — видимо, их облили бензином и подожгли, — а во дворе почему-то валялся труп козы. Мне едва удалось сбить пламя, оно уже собиралось перекинуться на сарай. Спасибо Алексею, соседу, пришедшему на помощь. Выйдя в кальсонах и шлёпанцах на босу ногу, он, ничего не говоря, помог потушить огонь и так же молча ушёл.

Утром я обнаружила на двери своего дома сделанную углём надпись крупными буквами: «ВЕДЬМА, УБИРАЙСЯ ВОН ИЗ НАШЕГО ГОРОДА!»

В магазине и на улице со мной не здоровались, бабки крестились при моём появлении и испуганно перебегали на другую сторону дороги. По всей вероятности, этот город окончательно объявил мне войну. И я приняла для себя нелёгкое решение…

* * *

Вечером мы с бабушкой на кухне пили чай. Случившееся минувшей ночью мы предпочли не обсуждать, и тягостное напряжение молчаливой тревоги повисло в нашем доме.

— Расскажи мне о моём отце, я ничего о нём не знаю. Почти ничего, — попросила я, нарушая молчание.

— Ты никогда не спрашивала… — бабушка отчего-то всегда избегала тем, касающихся моих родителей.

— Раньше я считала, что так будет лучше, но теперь я хочу это знать. Всё, что только можно.

— Хочешь знать, почему ты такая? — неожиданно спросила она, отставляя чашку в сторону.

— Какая?

— Непохожая на других в этом городе.

— Я давно это чувствую, но сейчас уже просто нет сил притворяться и делать вид, будто всё нормально. Ведь всё очень НЕНОРМАЛЬНО, бабушка! И я боюсь, что если в ближайшее время не выясню, из-за чего это происходит, то просто сойду с ума или что-нибудь ещё случится ужасное…

Бабушка подошла ко мне и, обняв за плечи, принялась утешительно гладить меня по волосам.

— Какой бы ты ни была, внученька моя, и что бы ни говорили о тебе злые языки, ты всегда будешь для меня самой родной, самой любимой и самой доброй на свете девочкой.

— Похоже, что никто кроме тебя так не считает… — горько усмехнулась я, и глаза мои невольно защипало от готовых хлынуть слёз, вызванных острым ощущением несправедливости.

Вдруг бабушка резко отстранилась от меня, лицо её, всегда добродушное, запылало гневом.