Без имени

И тогда, раньше, чем её голова слетела с плеч, она исчезла прочь со своего эшафота. И настоящее хлынуло в неё и унесло её потоком. Она была жалкой песчинкой в этом безбрежном мире, среди миллионов звезд и галактик… Но внутри этой песчинки тоже была своя безбрежность, свой океан…

* * *

Времени нет, когда наступает внутреннее безмолвие — это рождение новой Вселенной, или же черной дыры… Не всёли равно, как назвать несуществующее?

* * *

Мальчик в углу шмыгнул носом, и вновь вернулся в границы восприятия.

— Что ты там… Молчишь? Может, извинишься?

— В чем? — он действительно забыл.

— В чем? Ах ты, дрянной мальчишка! Извинись сейчас же, и сможешь выйти оттуда.

— Как?

— Повторяй за мной: мама, прости, я больше никогда не буду рисовать на стенах!

— Мама, прости, я больше никогда не буду рисовать на стенах…

— Ну… Выходи, что ли? Что ты там застрял?

* * *

Пралайя завершилась…

* * *

— Спасибо, Схимник, — поблагодарила Фанни.

— Тебе понравилось? — спросил он.

— Не знаю… Думаю, что это не то слово: понравилось. Просто, спасибо. За то, что вы есть, и… Такой вы странный…

— Прочитайте мне что-нибудь своё… Фанни, вы же пишете стихи?

— Как вы узнали?

— Никак. Пришло сейчас в голову…

— Ну… Тогда, мне кажется… Это будет вам в тему…

Я — песчинка средь моря. Я — море в песчинке… Я рождаюсь, как только Сгорю без остатка. Зарождение — больно, Смертельно опасно. От шиповника игл Не спасает перчатка. Не ищите здесь смысла: Его больше не будет. Все грехи и сомненья —              они предрешённы. Нету радости большей,              чем быть безысходной, И безгрешной, и полностью              опустошенной… Не ищите здесь смысл:            безысходную пустошь Орошают лишь слёзы,             песок раскаляя. Всё, что было с тобою, И, возможно, что будет — Не дарует ни истины, ни оправданья.

— Не дарует ни истины, ни оправданья, — эхом повторил Схимник.

Глава 8. И снова — в Париж…