Они сидели в так называемой «гостиной»: в обширном помещении, в котором «гуляли» более-менее свободные пациенты (не из общей, «надзорной», палаты). Тут же проводили так называемую «трудотерапию», тут же выдавали пищу в открывающееся в стенке окошечко. Огромный плазменный телевизор тоже висел тут, на стене. Непонятно, для кого он был тут установлен: днем он был всегда выключен.
— Эйджен!
— А?
— Ты… Помнишь, как мы вчера кино смотрели? Про психушку. Смешно в психушке про психушку смотреть, правда?
— «Пролетая над гнездом кукушки»… Нет, я такое не люблю. Мне больше мульт про гестапо понравился.
— Ну, всё равно… Как ты думаешь, если, действительно, всех, кто здесь сейчас, куда-нибудь на волю, на море, в лес, в нормальные условия жизни — быть может, у всех у них психика восстановилась бы?
— Не знаю. Вряд ли. Хотя… Кто его знает. Это был бы совсем другой мир.
— Иногда я хочу в другой мир. До того хочу, что даже согласна была бы умереть.
— Это — моя область. Это — я суицидник. А ты… Ещё помиришься со своим Николаем.
— Правда?
— Всё может быть.
— Сегодня — тоже попросимся кино ночью смотреть?
— Ага. Сегодня Настенька дежурит. Я её почти что люблю. Она разрешит.
— Смотри, кажется, снег падает!
— Действительно!
Они подошли к окну.
— Говорят, здесь стёкла особые. Бронебойные. Не вышибешь. Ты кромсала когда-нибудь тонкое стекло руками? Ну… Если бокал в руках сильно сжать…
— Нет, — Марию передернуло.
— А это — толстое… Или же — высокопрочное. Одна пациентка в «надзорке» подбежала к окну и успела удариться об него всем телом.
— И - что?