Стальная бабочка, острые крылья…

Она вылетела на холм, увидела всех троих… и хорошо знакомый спазм стиснул ее горло – но сразу освободил, оставив ощущение пронзительной ясности происходящего. Вероника вглядывалась в свой собственный сон, словно сквозь прозрачное стекло, и понимание происходящего росло в ней с каждым ударом сердца.

Это был не сон. Она в точности знала, что произойдет сейчас здесь, на краю Эрга, – потому что это было ее собственное воспоминание, память, которая прокручивалась сейчас, словно запись древнего фильма.

Маленькая крупинка настоящей Вероники.

Ее кар не успел коснуться земли, когда она открыла оружейные порты. Враги были еще далеко, но она видела всех троих в десятикратном увеличении, видела каждую царапину на броне их тяжелых боевых машин. Двое начали разъезжаться, обходя ее, а третий, на тяжеловооруженном вездеходе с ярко-красными разводами на броне, остался на месте. Стволы минометов на его крыше вспыхнули снова, но это было уже скорее жестом отчаяния – упреждение оказалось слишком большим, и мины легли далеко впереди, оставив в полотне хайвея еще несколько воронок.

Игнорируя минометчика, Вероника направила машину к противнику, заходящему слева. Оплавленная и иссеченная осколками лобовая броня его кара напомнила ей человеческое лицо, искаженное в уродливой гримасе… Он не выдержал и открыл огонь из пулеметов, когда между ними было еще не менее трехсот метров. Песчаные фонтанчики взлетели далеко в стороне, Вероника закрыла левый порт и выжала газ, выворачивая на небольшое песчаное возвышение. Случайная пуля ударилась о броню, рейдер снизил скорость, пытаясь поймать ее в прицел, но ее чувства, единые с чувствами машины, уже работали, оперируя образами поверхности, углами и скоростями. Ее кар подпрыгнул на возвышении и очередь из правого пулемета ударила сверху вниз, через кабину рейдера и его орудийный порт. Борт разворотило, не менее трех снарядов попало в кабину, несколько секунд тяжелый кар еще летел вперед по инерции. Вероника вырулила в сторону, уходя от столкновения, оставляя дымящийся кар между собой и вторым противником, и наблюдая, как вдалеке приходит в движение третий враг, с красными разводами на броне. Что-то в нем беспокоило ее, какое-то чувство, оживающее в ней самой, когда она думала о нем, о квадратных очертаниях этого кара с ломаными линиями раскраски.

Она сбросила скорость, разворачиваясь так, чтобы противники были на одной линии. Камни полетели из-под колес, она описала круг и выжала газ – позади и чуть в стороне взорвался тяжелый снаряд. В десятикратном увеличении она видела, как медленно поворачивается турель тяжелой пушки на крыше второго противника – и затем увидела его еще с двух сторон одновременно, когда из слотов, скрытых сразу за кабиной ее кара, стартовали ракеты.

Она чувствовала их, как чувствовала машину, словно свои собственные руки, неподвижно лежащие сейчас на подлокотниках узкого пилотского кресла. Одна ракета ушла вверх по дуге к красному термическому пятну солнца, другая понеслась вперед, следуя неровностям рельефа. Рейдер успел выстрелить из пушки еще раз, подпрыгнув на очередном камне, и снаряд взорвался далеко в стороне. Ракета ударила его в момент прыжка, под броневой лист, прикрывающий переднее колесо, напрочь оторвав его и бросив машину набок, прямо под пулеметы Вероники. Тяжелые керамические снаряды вспороли днище рейдера, лишенное брони, и Вероника обошла вспыхнувшую машину по узкой дуге, сближаясь с третьим противником. Ракета, вышедшая в зенит, падала теперь на него, квадратные очертания его броневика заполнили поле зрения Вероники, заставив вспыхнуть ограничители экзоскелета, предупреждающие об опасном ускорении сердечного ритма, но и без того Вероника чувствовала, что что-то не так, что спазмы в ее теле не имеют отношения к этому бою.

Он даже не успел выстрелить. Упавшая сверху ракета застала его врасплох, ударив в выемку на броневом листе, прикрывавшем крыло, вбив переднюю часть броневика в землю, словно удар молота. Машина перевернулась мгновенно, ускорение швырнуло ее в воздух, делая траекторию абсолютно предсказуемой, и Вероника открыла огонь, расстреливая рейдера прямо в полете.

Время замедлилось. Она видела, как керамические снаряды впиваются в тяжелую броню, как проходят они сквозь уязвимый металл днища и бронестекло кабины, как летят осколки керамики и пластика, как машина с красным рисунком вспыхивает прямо в воздухе, и с каждым попаданием в ней что-то менялось, словно открывались какие-то невидимые дверцы, выпуская на волю обрывки воспоминаний. Боль, десятки оттенков боли пронизывали ее с каждым выстрелом, отдавая кусочки памяти, ничего для нее не значащие, но впивающиеся в ее сердце, словно иглы. Только когда счетчик зарядов мигнул красным, она поняла, что все уже кончено, – и услышала свой собственный крик. Рейдер горел, превратившись в груду металла, и еще не успев понять, что делает, она распахнула кабину и выпрыгнула на горячий песок. Крик жег ей горло, она сбросила игольник с плеча и кинулась к нему.

Первая очередь ударила в огонь, и она вспомнила имя – Роберт. Она знала, что он умер в тот момент, когда снаряды взорвались в кабине красного рейдера, она знала это… Но этого было мало, и иглы били в костер, и она выкрикивала какие-то имена, а может быть, проклятия… Потом, когда игольник опустел – швырнула в огонь и его. Словно со стороны смотрела Вероника на то, как она падает на колени у горящих обломков, как говорит им что-то – но сон уже заканчивался, он всегда заканчивался именно так, и она не могла понять ни слова.

Она – или уже не она? – еще долго сидела на песке у своего кара здесь, на краю Эрга, глядя на пылающую могилу врага.

I

Мириам разбудило солнце.

Его луч коснулся ее плеча, заставив сначала перевернуться на другой бок, а потом натянуть одеяло на голову. Мысли текли лениво и вяло – никто не пришел ее будить, колокольчик во дворе не звенел, и значит, никто не торопился набирать воду с утра, и никто из жильцов не нуждался в ней… Можно было еще понежиться в кровати. Она опять перевернулась на другой бок – и почувствовала, что там не хватает чего-то… или кого-то. Это поставило ее в тупик, ведь за все время, пока она содержала двор, постель с ней не делил ни один мужчина.

А потом Мириам вспомнила, где она…

…и вскочила, отбросив одеяло в сторону. Кроме нее, в комнате никого не было, с улицы доносились человеческие голоса, гомон и выкрики торговцев, а на кровати Би, аккуратно застеленной, блестел в луче света игольник Мириам.

Свои вещи она обнаружила в полном беспорядке на тумбочке – видимо, так она их оставила вчера. Вытащив из-под своей кровати один из узлов с вещами, она достала свежее полотенце, мыло и джинсы. Костюма Би в комнате видно не было, и это ее успокоило – где бы воительница ни была, дети наверняка оставались рядом с ней, под защитой ее брони.

С этой мыслью Мириам завернулась в полотенце и направилась в ванную.

В гостинице стояла тишина… Прислушавшись, она различила детский смех, доносящийся откуда-то снизу, и окончательно успокоилась.

Ванная была пуста и наполнена паром – видимо, кто-то принимал горячий душ. Мириам решила ограничиться холодным, но потом, плеснув воды в лицо, передумала – кто знает, когда еще представится шанс помыться в горячей воде.