– Добрый день, сержант, – сказала она, совершенно не зная, как себя держать, и протянула ему руку. Тот отпрянул.
– Э нет, я тебя знаю… Сначала в нос дашь, а потом ствол отберешь!
Окружавшие стол гвардейцы взорвались хохотом.
– Что, думала, мы не слышали? И вообще тебе, считай, повезло, что младший Картель не побежал сюда жаловаться – пришлось бы нам заявиться к Марте и арестовать маленькую миз за большую драку.
Хохот стал еще громче, и Мириам покраснела.
– А у нас тут опять разбой. Раньше такого не было, чтобы по три-четыре случая каждый день. Беженцы, сами бедные, жрать нечего, так еще и другим глотки режут, – сержант сплюнул прямо на пол. – Ладно, в яму их, пусть посидят до ночи на воде, может надумают что.
– Их повесят? – спросила Мириам.
– Одного точно – за убийство. А остальных – на работы, сейчас рук везде не хватает.
– Какие работы?
– Всякие. Стены сами себя чинить не станут, а еще рвы углублять надо, а эти, даром что худые, лопаты держать могут. Пошли со мной, покажу кое-что…
Зазвенели кандалы: беженцев отстегивали от стены по одному и тащили к лестнице, рядом с которой обнаружился спуск в подвал, закрытый широченным металлическим люком. Немного растерявшись, Мириам пошла вдоль клеток, едва поспевая за сержантом, – для своей комплекции тот двигался очень быстро. Ей раньше приходилось слышать про тюрьмы, но выглядело это еще хуже, чем она представляла, – в каждой камере помещалось не меньше пяти или шести человек, спавших, игравших в карты или просто неподвижно сидевших. Большинство старалось не смотреть на них с сержантом, а когда один из заключенных при их приближении подошел к решетке, сержант резко и очень сильно ударил по ней рукоятью игольника, заставив Мириам вздрогнуть, а узника отскочить подальше.
– Местная знаменитость, – сказал сержант, когда они, пройдя коридор более чем наполовину, приблизились к ряду решетчатых камер, более узких, чем остальные, и видимо, рассчитанных на одного человека. – Не поверишь, за ночь чуть охрану не уговорил, чтобы его отпустили – пришлось ее сменить раньше времени. Вставили бы кляп, да в камеру лишний раз заходить не хочется… даже втроем.
Мириам еще издали заметила знакомый силуэт, одиноко сидящий на скамье за решеткой, но не поверила своим глазам.
– Монах? – спросила она удивленно.
Кейн приподнял шляпу, закрывающую его глаза, и улыбнулся знакомой открытой улыбкой, которую не портил даже огромный фиолетовый синяк, расплывающийся вокруг его левого глаза.
– Знакомая морда, да?
– За что его? – спросила Мириам. – Он же просто монах…
– Да какое там просто, – сказал сержант, с некоторым опасением глядя на Кейна, встающего со скамьи. – У него язык с хайвей длиной…
– И его за это посадили в клетку? – Мириам обернулась к сержанту. – А что он такого сказал?
– Нет, наговорил-то он нам хороших вещей… потом. А до того «Белую кошку» на уши поставил, святой человек.