Оставив Донни с Мариссой отдыхать в дешево и скудно обставленных, по сравнению с отелем, номерах, я развил бурную деятельность, подгоняемый мыслью о том, время почти упущено и надо бежать сломя голову.
В конторе портового склада ожидало первое разочарование. Как оказалось, все наш багаж уже был получен кем-то, причем буквально пару часов назад, то есть в то время, когда Ленгдон был уже мертв. На мое возмущение по поводу того, что вещи выдаются неизвестно кому, начальник склада невозмутимо заявил:
— А у него квитанция была. Мне-то плевать, чей там груз, господин хороший, лишь бы уплачено было за хранение. Квитанцию показал — добро получил. А ваша-то квитанция где, а?
Мда. И возразить нечего, сам виноват. Поленился сходить на склад, порадовался, что с меня часть работы сняли, вот и получай теперь.
В беленьком домике начальника порта меня, очевидно, в виде исключения, ожидала радостная новость. Королевский флот покинул акваторию, и гражданские суда могли беспрепятственно заходить в порт. Счастливым случаем для нас оказался клипер «Махаон», который принадлежал Трансатлантической торговой компании. В данный момент он стоял под погрузкой, и по завершении ее отправлялся в порт Белиз прямо сегодня!
Возможность отплыть на этом чуде корабельного мастерства, которое, как с гордостью заявил его капитан, делает шестнадцать узлов в час, обошлось мне в сто двадцать золотых монет, и еще пять — начальнику порта за посредничество. Недешево, прямо скажу. Зато капитан клялся и божился, что доставит нас на место, самое большое, через двое суток. О такой скорости я и помыслить не мог, так что, не раздумывая, согласился.
Когда, уже с вещами, мы спустились к причалу, нас встречал красивый, как мечта, белокрылый «Махаон». В отличие от «Буревестника», он стоял на якоре в самой бухте, а не за волноломом.
— А почему он тут? — повернулся я к сопровождавшему нас начальнику порта. — Мне сказали, что суда не могут заходить в бухту, что тут слишком мелко.
— Это какие не могут?
— Ну… — я не особо разбирался в кораблях, поэтому решил не умничать, чтобы не попасть впросак, и привел конкретный пример. — Например, «Буревестник».
— Ну, что же вы, мистер, линкор с клипером сравниваете. У одного тридцатифутовая осадка, а у другого — пятнадцати. А тут всего-то двадцать пять футов, в самом глубоком месте.
Да, действительно, все просто и очевидно. Больше я не стал задавать никаких вопросов, так как не очень понравилось интонация, с которой объясняли — с таким легким налетом презрительного снисхождения. Умудренный жизнью морской волк разговаривает с глупой и наивной сухопутной крысой.
Посадка и отплытие прошли довольно буднично, у трапа встретил матрос, которого вполне можно было назвать стюардом, так как он выполнял примерно эти функции, как я узнал впоследствии. Вообще, чувствовалось, что это не военный корабль, и что пассажиры тут не просто, не редкость, а вполне-таки внушительная статья дохода.
Начнем с того, что каюты нам отвели отдельные, и, если не считать прикрученную к полу мебель, высокие бортики на полках и ремни, которыми можно было пристегнуть себя к койке во время шторма, можно было бы подумать, что это среднего уровня гостиничный номер, не класса люкс, но довольно приличный.
Питание пассажиров проходило в отдельном помещении, вместе с капитаном и старшими офицерами судна, но отдельно от матросов. В кают-компании предусмотрены были даже нехитрые развлечения для скучающих пассажиров — небольшой шкафчик с книгами и ломберный стол, с лежащими на нем несколькими колодами.
И самое главное — тут не предлагали никаких снотворных эликсиров, и можно было присутствовать на палубе, правда, только при отсутствии высокой волны, и в строго отведенном для этого месте. Собственно, мы тут же и воспользовались этой возможностью.
— Посмотри, какая красота! — голос Мариссы звенел от едва сдерживаемых эмоций. Ветер растрепал ее прическу, несколько локонов выбились из пучка и свободно развевались, глаза сияли. Сейчас эта девушка, которая выросла в самом гнуснейшем месте Лондиниума, которая рисковала превратиться в прозрачную тень самой себя, как это произошло с другими ее ровесницами, и могла вообще не дожить до этого момента, вдруг показалась мне образцом какой-то неземной, волшебной красоты.
Вот такая, как сейчас, с развевающимися черными кудрями, с такой дерзкой, смелой улыбкой, жадно вдыхающая свежий морской воздух, она была настоящей богиней. Богиней жизни, молодости, беззаботной радости!
И Донни, который смотрел на нее так, как смотрят на икону, как на что-то абсолютно сказочное и непостижимое, вдруг на мгновение вызвал у меня чувство раздражения и ревности. Ощущение появилось и тут же исчезло, оставив после себя горькое послевкусие стыда, и настроение мгновенно испортилось.
Ветер, гудящий в парусах, город, который, отдаляясь, вновь стал походить на игрушечный, солнце, море, все вдруг резко перестало радовать, и, угрюмо глянув на Доннни с Мариссой, которые стояли, крепко держась за руки, я развернулся и побрел обратно в каюту. Моего ухода никто даже не заметил.