— Что это?
Бобби закрыл глаза и стал думать о Джекки. Зудящий звук стал громче, вдруг Бобби понял, что это он сам его издает. Он потянулся внутрь себя — звук все еще шел — и коснулся деки Джаммера. "Давай! Иди!" — крикнул он куда-то в глубину сознания, не заботясь, к чему или к кому он обращается. — "Давай же!" — Он почувствовал, как что-то поддалось, какой-то барьер или преграда, и скребущее ощущение пропало.
Когда он открыл глаза, на клумбе мертвых цветов что-то появилось. Бобби прищурился. Похоже на крест из простого, крашенного белым дерева; кто-то продел перекладины, креста в рукава древнего морского кителя, какого-то поеденного плесенью сюртука с тяжелыми, вычурными эполетами из потускневших золотых косичек, ржавые пуговицы, косички по обшлагам… На фоне белого столба возникла ржавая абордажная сабля, эфесом вверх, а рядом с ней — бутылка, до половины наполненная прозрачной жидкостью.
Ребенок резко повернулся, рявкнул пистолетик… И вдруг мальчик опал, сдулся, как проколотый воздушный шар. Шар засосало в ничто, а браунинг заклацал по каменной дорожке, как брошенная игрушка.
— Имя мне, — раздался голос, и Бобби захотелось кричать — он вдруг осознал, что этот голос исходит из его собственного рта, — Самеди. Ты зарубил лошадь моего брата…
Вирек бросился бежать вниз по извилистой дорожке со змеями скамеек, полы огромного пальто развивались за ними, как уродливые крылья. И Бобби увидел, что там его ждал еще один из белых крестов — прямо там, где дорожка заворачивала, чтобы исчезнуть. Тут Вирек, должно быть, тоже его увидел, он закричал, и Барон Самеди, Хозяин Кладбищ, лоа, чьим доменом была смерть, опустился на Барселону холодным темным дождем.
— Что, черт побери, тебе надо? Кто ты? — Голос был знакомый, женский. Не Джекки.
— Бобби, — сказал он, сквозь него пульсировали волны тьмы. — Бобби…
— Как ты сюда попал?
— Джаммер. Он знал. Его дека пришпилила тебя, когда ты заледенила меня в прошлый раз. — Он только что что-то видел, что-то огромное. Никак не вспомнить… — Меня послал Тернер. Он велел передать тебе, что это Конрой. Тебе нужен Конрой… — Слыша свой собственный голос, как будто чужой.
Он побывал где-то и вернулся, а теперь он здесь, в скелетообразном неоновом рисунке Джейлин. На обратном пути он видел, как что-то огромное, то нечто, что заглотило их, сдвинулось и стало изменяться. Гаргантюанские блоки его вращались, принимая новые формы и сочетания, менялся весь контур решетки…
— Конрой, — сказала она. Мультвоплощение сексуальной небрежности потянулось возле видеоокна, в контурах Джейлин сквозила безмерная усталость, даже скука… — Так я и думала. — Окно полыхнуло белым, и на его месте сфокусировался кадр с изображением какого-то древнего каменного здания. — Парк-авеню. Он там с этими европейцами, просчитывает очередную интригу, — вздохнула невидимая красавица. — Думает, он в безопасности, понимаешь? Стер Рамиреса, прихлопнул его, как муху, лгал мне в лицо, потом улетел в Нью-Йорк к своей новой работе, а теперь думает, что он в безопасности…
Фигура чуть шевельнулась, и изображение снова изменилось. Теперь экран заполнило лицо беловолосого, того самого, который при Бобби позвонил высокому самураю по телефону Джаммера. Она подключилась к его линии, подумалось Бобби.
— Или нет, — сказал Конрой — это прорезалось аудио. — Так или иначе, она у нас в руках. Нет проблем.
А у беловолосого усталый вид, подумал Бобби, но все под контролем. Суровый мужик. Как Тернер.
— А я ведь следила за тобой, Конрой, — мягко сказала Слайд. — Мой добрый друг Банни, он за тобой присматривал для меня. Не один ты не спишь на Парк-авеню сегодня ночью…
— Нет, — говорил Конрой, — мы доставим ее вам в Стокгольм завтра. Совершенно точно. — Он улыбнулся прямо в камеру.
— Убей его, Банни, — медленно и раздельно произнесла Джейлин. — Убей их всех. Взорви весь этот чертов этаж и тот, что под ним. Сейчас.
— Вот именно, — сказал Конрой, и тут что-то случилось, камеру встряхнуло, изображение пошло волнами. — Что это? — спросил он, совсем другим голосом, на этом экран погас.
— Гори, ублюдок, — сказала она.