Неспящие

Хаундз плотнее надвинул очки на нос.

— Счастливо оставаться.

Повернулся и под жужжание вышел за дверь.

Полицейский застегнул наручники и повел Парка вдоль по коридору с камерами. Сквозь гвалт заключенных, прижатых к решеткам, где их удерживало давление чужих тел за их спинами.

Конвойный толкал его вперед и говорил сам с собой.

— Мне что, нужны часы, чтобы знать, сколько сейчас времени? Да пожалуйста. Сейчас ровно без пяти минут, как я впихну в камеру еще одного лишнего. Впихну еще одного лишнего, и решетки не выдержат, и всем придет конец. Ровно без пяти.

Парк молча согласился.

Я стоял у себя на террасе, наслаждаясь утренним воздухом, и телефонный звонок Винни Рыбы подтвердил мою картину мира.

— Если вбить этого парня в базу, получается полицейский Хаас, Паркер, Т. Приписан к участку Венис. Из дорожного патруля. Мой человек позвонил туда поинтересоваться кое у кого из знакомых, что они там думают о Хаасе, но тот о нем ничего не слышал и не смог найти в списках. В общем, он полицейский. Прослужил четыре года. Почти три из них носил форму. Потом начинаются какие-то фокусы. Какое-то досье, но это досье для спецзаданий, так просто в него не посмотришь. Тот, кто тебе нужен, его кто-то отправил работать по легенде. Его перевели на участок Венис, чтобы никто не догадался, что он на спецзадании, но это перевод только на бумаге, потому что кому-то надо, чтобы никто не знал, чем он занимается под прикрытием.

Я отщипнул цветущие верхушки базилика.

— И о чем это нам говорит?

— Мне кое о чем говорит. Во-первых, что он может работать на департамент собственной безопасности. Там любят полицейских-новичков, молодых ребят, у которых еще не было возможности замазаться в грязи. То, что мой человек смог найти его спецдосье, пусть даже и не смог его прочитать, говорит, что они не очень старались прикрыть своего агента. А это очень похоже на департамент собственной безопасности. Проворачивают тихо, но топорно.

— А во-вторых?

— Во-вторых, что он наркоторговец.

Я глубоко вдохнул, эфирные масла базилика наполняли воздух.

— А.

— Вот и «а». Сейчас всю полицию разрезали на кусочки. Не то что одно управление не хочет делиться с другим, а гораздо хуже. Есть участки, которые даже нигде не числятся. Ушли в подполье. Неформальная полиция. Действует без санкций, но и без волокиты. Пока преступников убирают из игры, тот, кому надо, смотрит в другую сторону. Финансировать такие операции довольно сложно. Нельзя слишком много забирать из бюджета. Нельзя в открытую выделять слишком много ресурсов. Поэтому большую часть денег на них берут у какого-нибудь плохого дяди. Один бандит платит, чтобы прикрывали его делишки, и еще, самое главное, за то, чтобы другого бандита вычеркнули из протокола. Во втором случае твой парень готов продаться сразу же, как выйдет за дверь, кто-то обращает внимание на его возможности и нанимает. Его переводят куда-нибудь с глаз долой, и вот тебе готовый незаметный крышеватель. Получает зарплату, носит значок, а занимается только тем, что навещает братков и собирает взносы.

Я вспомнил разговор, которому был свидетелем несколько часов назад у галереи.

— Да, Винсент, это очень даже правдоподобно.

— Да, таков уж наш печальный продажный мир.