Неспящие

Отходя от стойки бара с пивом и сельтерской, Парк смотрел, как полицейские стучат стаканами с виски и колой, стопками текилы «Куэрво», двойного «Дьюарс» со льдом, слушал их буйные разговоры и наблюдал пьянство измученных проблемами людей. Возвращаясь к угловому столу, где они с Роуз просматривали списки детских имен, он испытывал чувство благодарности за то, что ему не приходится мучиться из-за такого обмана. Работать со значком на груди нелегко, но это честно.

Когда же он стал работать без значка, его естественное состояние сухости и отстраненности на самом деле больше привлекало, чем отталкивало клиентов. Наркоманы часто любят поговорить. В большинстве случаев нелегальные наркотики употребляют в компании или для самолечения. Тем, кто употребляет их в компании, трудно вставить слово среди себе подобных. А одиночкам, наоборот, не с кем поговорить. Не прилагая к тому усилий, Парк излучал свой природный ореол надежности. И клиенты отозвались, стали делиться с ним не только постыдными секретами и мелкими проступками, но и шли на откровенность, в которой полицейские из «Уголка» не признали бы никакой ценности. Однако для Парка рассказы клиентов были драгоценными: кто-то тайно мечтал быть художником, но отказался от мечты из-за денег, кто-то подробно рассказывал об озарении, изменившем его веру, которой он придерживался всю жизнь; кто-то откровенничал о том, что сестра, с которой они давно стали чужими, пожертвовала для него здоровой почкой, кто-то читал свои стихи, за которые получил награду в тринадцать лет.

В том, что Парку эти признания причиняли боль, потому что в основе их лежала ложь, его ложь, не было ничего необычного. Любая откровенность для него была болезненной. Еще одно раскрытие. Еще один шершавый выступ, который могут отрезать от него. Еще одна потенциальная утрата в этом мире.

Сидя в гостиных у клиентов, слушая их рассуждения о том, как сильно они любят какую-нибудь картину Ботеро и как они увидели ее в первый раз и это изменило их взгляд на собственное тело, глядя, как они подходят к полке, чтобы найти книгу с репродукцией картины, Парк молча умолял: «Не делитесь со мной. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я предам ваше доверие». Но, даже сделав дело, он не вставал, чтобы сразу уйти, так он пристрастился к этим мучительным откровениям.

Так он узнал, что Бини — кореец по рождению, его усыновила белая американская пара, у которой не было собственных детей, что его вырастили в Оклахоме, где азиату было не так просто ассимилироваться, что он сел на велосипед, потому что это создало некоторую дистанцию между ним и другими детьми, что родители любили его, но так и не смогли приспособиться к его врожденной инородности, как они думали, что смогут, и он не упрекал их из-за этого, что хоть он и любил их, но легко покинул дом, как только представилась возможность, что он предпочел влезть в огромный долг, чтобы поступить в Университет Южной Калифорнии, чем остаться дома и позволить родителям заплатить за Оклахомский университет, что он ощущал себя почти таким же чужим, будучи оклахомцем в Лос-Анджелесе, как и корейцем в Либерти, что он познакомился с девушкой и влюбился и что она помогла ему справиться с этим отчуждением, что он женился на ней еще во время учебы, что она дважды беременела и оба раза у нее был выкидыш, что причина выкидышей была связана с тем, что она болела волчанкой, что она умерла через пять лет после их свадьбы, что Бини ушел с работы, будучи востребованным арт-директором видеоигр, продал обе свои машины, стал жить на яхте, пришвартованной у Марина-дель-Рей, и отдался велосипеду. Что он каждый день начинал с косяка, чтобы закрыть облаком то, что он потерял, что в течение дня он то утолщал, то утончал это облако с помощью разных смесей и комбинаций травы, кокаина, героина, таблеток и спиртного, что периодически на протяжении дня он доставал из сумки свой ноутбук «Зона-51» и входил в «Бездну», где играл за героя по имени Либерти, бродячего Скального Монаха, которого он использовал, чтобы добывать золото и артефакты, которые он менял у других игроков и фармеров, таких как Хайдо, и что он проезжал сотни километров каждый день, но никогда не мог оторваться от того, что шло за ним по пятам, и в лучшем случае спасался от него на несколько ночных часов, когда усталость и химические вещества в его организме топили его в сне без сновидений, который он вожделел, как ничто другое, кроме как снова увидеть жену.

И потому, что Парк знал все это, он смог сказать то, что был должен, когда наклонился к Бини, чтобы ни один из незнакомых людей в зале их не услышал.

— Моя жена этим больна.

Бини снова дернулся:

— Вот черт.

Он посмотрел на завихренные стены комнаты и потом уставился на свои ноги.

— А дочка?

Парк знал, что это будет следующим вопросом. Он думал, что готов услышать его, но ошибся. Он хотел найти ответ, который давал бы максимальный простор для надежды. Хотя на самом деле сказать можно было только одно.

— Мы не знаем.

Теперь Бини качал головой, качал, глядя на низкий потолок, на нарисованную там гладь ночного неба с созвездиями «Бездны», нереальными небесными телами.

— Что за мир, братан. Он хочет нас сломать. — Он посмотрел на Парка. — Здесь нельзя быть хрупким.

Парк представил, как отец пристраивает к подбородку ствол своего любимого ружья. Он не шевельнулся, не спуская глаз с лица Бини.

Бини положил руку на свою макушку и нажал.

— Мне надо отключиться.

— Бини.

Бини не шевельнулся.