— Не я придумал аншлюс, и нечего на меня так смотреть. Я ненавижу Гитлера.
— Про Гёделя я слышал, — вставил Уотерхауз, чтобы охладить спор. — Но можно немножко назад?
— Конечно, Лоуренс.
— Зачем это надо? Ну то, что сделал Рассел? Что не так в математике? Я хочу сказать, два плюс два — четыре, верно?
Алан взял две бутылочные пробки и положил на землю.
— Два. Раз-два. Плюс… — Он положил рядом еще две. — Еще два. Раз-два. Равняется четырем. Раз-два-три-четыре.
— Что в этом плохого? — спросил Лоуренс.
— Однако, Лоуренс, когда ты на самом деле
— Я вообще ничего не считаю.
Руди объявил:
— Очень современный взгляд.
— В смысле?
— Долгое время подразумевалось, — сказал Алан, — что математика — своего рода физика пробок. Что любую математическую операцию, которую ты выполняешь на бумаге, как бы ни была она сложна, можно свести — по крайней мере в теории — к перекладыванию реального счетного материала вроде пробок в реальном мире.
— Нельзя же взять две целые одну десятую пробки.
— Ладно, ладно, пусть будут пробки для целых чисел, и для таких, как две целые одна десятая — физические меры, например длина этой палки. — Алан положил палку рядом с пробками.
— Как насчет «p»? Нельзя отпилить палку длиной ровно «p» дюймов.
— «p» — из геометрии. Та же история, — вставил Руди.
— Да, считалось, что Евклидова геометрия на самом деле своего рода физика, что его прямые и все такое описывают свойства физического мира. Но… знаешь Эйнштейна?
— Я не очень запоминаю фамилии.
— Седой, с большими усами.